Ф. ЮРЧИХИН: ЧЕМ ОТЛИЧАЮТСЯ КОСМОНАВТЫ ОТ ПОЛИТИКОВ. Ч. 2

Фёдор Юрчихин: «Я понял, чем отличаются космонавты от политиков».

Почему закрыли проект «Энергия-Буран»? Правда ли, что «американцы – тупые»? Зачем астронавт Клейтон Андерсон подарил пингвина? 

Публикуем продолжение беседы с Героем России Фёдором Юрчихиным (начало в № 14, 2021 г.). Космонавт с уникальным опытом рассказывает о достижениях советской космонавтики, причинах кризиса отрасли в 90-е, о романтике и курьёзах профессии, планете Земля, какой она видится с МКС. 

– «Буран» был гордостью нашей космонавтики, да и всей советской науки и промышленности. Почему в конце 80-х свернули программу?..

– Это решение никакой логике не поддаётся. Возможности СССР позволяли одновременно тянуть две замечательные программы, – первую в мире многомодульную станцию «Мир», при сборке которой использовались и манипуляторы, и программу «Энергия-Буран». Первая версия «Бурана» (тогда это называлось «советская орбитальная транспортная космическая система») предложена в 1975 году. «Буран» вовсе не копия «Шаттла». Он, в отличие от американского аппарата, не нёс маршевые двигатели, они размещались на ракете-носителе «Энергия». Были планы выведения на околоземную орбиту до 180 тонн полезной нагрузки. Сегодня спорят, создавать или не создавать сверхтяжелые ракеты-носители. Но такой носитель уже был в СССР в конце 80-х, было два удачных пуска. А потом программу скоропостижно закрыли, отказавшись от готового проекта «Энергия», и приняли проект «Ангара».

– Это что, глупость или саботаж?

– Не знаю. До сих пор мне неизвестно даже, каким указом руководства страны была закрыта программа «Энергия-Буран», как оформлен отказ от носителя «Энергия». Чтобы сегодня восстановить «Буран», надо для начала восстановить проект «Энергия», «Буран» ведь сам по себе не летает, ему нужна ракета-носитель. Но у нас сейчас нет таких ракет-носителей. А ведь советская «Энергия-М» могла выводить на орбиту 35 тонн груза и быть хорошей заменой «Протону». В то время мы производили двигатели, баки, системы управления для нашего сверхтяжа, и в отличие от неудачных пусков ракеты «Н-1», сверхтяжелая «Энергия» – летала.

– «Буран» был ответом на американскую программу «звёздных войн»?

– Наш космический ас, один из дублёров программы «Союз-Аполло» Владимир Джанибеков в 1974 году работал по программе подготовки астронавтов в Хьюстоне, и рассказывал, что видел чертежи «челнока», на которых из грузовых отсеков на землю сыплются бомбы и ракеты. Безусловно, «Шаттл» начинался как элемент «звёздных войн», он мог совершать «атмосферный нырок» – менять орбиту и выходить в другом месте, оставаясь незаметным для наблюдений с Земли. Но военное использование «Шаттла» осталось под вопросом: у него достаточно дорогой старт, есть зависимость от погодных условий, а военный аппарат должен стартовать при любой погоде. Опять же от момента вывоза на стартовый стол до старта проходило несколько дней, и сложно было говорить о скрытном военном использовании «Шаттла».

– Но поначалу у «Шаттлов» было много полётов в интересах Пентагона…

– Да, но потом американцы сами перешли на международную кооперацию и гражданское использование «челноков» при сборке американского сегмента МКС, доставке на станцию полезных грузов и астронавтов. Вообще, международные космические программы должны работать в интересах всех стран, в интересах науки. Космические исследования, конечно, разделяются на военные и гражданские, но военные изделия могут применяться и в мирных целях. Это понимал ещё Королёв. Его Р-7 создавалась как первая межконтинентальная баллистическая ракета, но именно с этой ракетой, достигавшей второй космической скорости, реализована «гражданская» «Луна», другие программы.

– Остаётся только представить, что смогли бы сделать США, Россия, Китай да и все «космические» страны, работай они «в одной упряжке»…

– Да, и здесь можно привести в пример программу МКС. Ещё до этой программы NASA, Европейское космическое агентство, космические агентства Канады и Японии работали в рамках проекта Freedom, речь шла о первой международной космической станции «Альфа». Но в 1993 году у американцев возникли проблемы с системами жизнеобеспечения. А у нас – трудности с финансированием проекта «Мир-2». Это был сложнейший период для нашей космической отрасли, её буквально спасли и вывели на новый виток развития два человека – генеральный конструктор «Энергии» Юрий Семёнов и тогдашний руководитель Росавиакосмоса Юрий Коптев. И вот в сентябре 1993 года Виктор Черномырдин и Альберт Гор объявили о совместном проекте МКС. Сегодня может показаться, что создание МКС было естественным процессом. Но это не так. В июне 1993 года вопрос, разрешать ли России участвовать в этом проекте, рассматривался в Конгрессе США. Так вот, 216 голосов было «за», а 215 – «против». Всё решил один голос, иначе и МКС не было бы. А мы сегодня говорим, что у нас ухудшились отношения между США и Россией. Это было в 1993 году, когда Ельцин называл Клинтона не иначе как «друг Билл». И вот такое голосование…

– Ваш первый полёт проходил на «Шаттле», вы много работали на МКС с американскими астронавтами. Как они вам?

– Мне всегда везло на хороших людей, американцы – отличные ребята, мы с ними сразу сработались и жили на МКС очень дружно. На одной из встреч в Москве мне как-то задали вопрос «в духе Задорнова», о «тупых американцах». Но это абсолютно адекватные, умные люди. Да, они чем-то отличаются от нас, у них свои ценности. Но ведь и в СССР менталитет, скажем, эстонцев и туркмен был совершенно разным, но мы как-то уживались в рамках одного государства, и неплохо уживались. Почему же различия с американцами должны мешать сотрудничеству?

– Во время второго полёта на МКС с вами работал астронавт Клейтон Андерсон. Общаетесь с ним сегодня?

– Когда-то Клей подарил моей семье ёлочную игрушку, пингвина с надписью «Небраска» на груди, Клей уроженец этого штата. Он попросил, чтобы пингвин был у нас на ёлке. Теперь мы каждый Новый год вывешиваем пингвина на домашнюю ёлку, и вместе с новогодним поздравлением отправляем Клею фотографию. Он выпустил книгу, где рассказал немало интересного об МКС. Но Клей –  выдумщик ещё тот. Написал, например, что мы с Олегом Котовым рассказывали друг другу анекдоты на английском. Похоже, страсть к выдумкам у астронавтов в крови. Например, Скотт Келли драматично расписал случай с Олегом Скрипочкой во время нашего с ним выхода в открытый космос. Когда Олег крепил к поручню фал с крюком на конце, он не проконтролировал закрепление, поскольку и обзор с гермошлема сложный, место неудобное, возможно, и подустал. В общем, его фал оказался отстёгнут и, как мы до сих пор шутим, какое-то время Олег был «искусственным спутником Земли». Но это продолжалось несколько секунд, в достаточно узком месте, улететь оттуда было бы сложно. А по версии Скотта, Олег, отстыковавшись, отлетел, ударился об антенну, и только это его спасло, и он потом долго оттуда выбирался… Но ничего подобного не было, – ни отлётов от станции, ни ударов об антенну. Олег ещё был на орбите, когда историю с фалом спокойно разбирали наши и американские специалисты. Конечно, случай неприятный, но Олегу после этого доверили ещё два выхода в открытый космос.

– Наверное, и по-настоящему серьёзных инцидентов в космосе тоже хватало?

– В июне 2007 года, во время моего второго полёта в составе 15-й экспедиции МКС, Санни Вильямс заканчивала свою космическую вахту, её должен был сменить Клейтон Андерсон, прилетевший на «Шаттле». И во время совместного полёта «Шаттла» и МКС на российском сегменте вышли из строя компьютеры, расположенные на центральном посту нашего сегмента. Проверили и заменили компьютер, кабель, блоки питания – никакого результата. А без управляющих компьютеров основные системы российского сегмента на МКС не работают, в таком случае включаются дублирующие, имеющие ресурс не более сорока пяти суток. Если бы мы не завели основные системы, пришлось бы возвращаться, и нас, кстати, сразу предупредили из NASA, что такой вариант рассматривается. А мы только-только вошли во вкус работы на МКС и не хотели прерывать работу на орбите. Конечно, настроение подпортилось, ведь мы с Олегом так долго шли к этому полёту, мне тогда уже было 48 лет… Но мы всё-таки нашли причину отказа компьютера – конечно, с помощью Земли. Ребята в ЦУПе работали со схемами, ситуацию держал под контролем генеральный конструктор и руководитель РКК «Энергия» Николай Николаевич Севастьянов, создали целый штаб. Потом из NASA в Москву пришло письмо Севастьянову с благодарностью за эту работу.

– Среди космонавтов ходит байка о том, как вы на МКС с Олегом Скрипочкой и Александром Калери однажды «не приметили слона»…

– Во-первых, без нашего рассказа она не стала бы байкой. В 2010 году, во время моего третьего полёта, мы с Олегом готовились к тому самому выходу в открытый космос, должны были вынести универсальную платформу для научных экспериментов. Высотой она почти в средний рост человека, шириной – около 80 сантиметров. Эта «бандура» была покрыта ярко-оранжевым теплоизоляционным материалом, не заметить её просто невозможно. Она находилась в стыковочном отсеке, из которого мы должны были выходить в открытый космос. Отсек небольшой, но два человека спокойно работают там в скафандрах. В это время на борту находись два грузовых корабля: в один мы загружали мусор, а второй оставался чистым. Чтобы «бандура» не мешала готовиться к выходу в космос, мы временно перетащили её в «чистый» корабль. Как всегда, в день накануне выхода выполняли стандартную процедуру: закрывали грузовые корабли, проверяли герметичность. И вот закрыли мы корабль с мусором, закрываем второй. Все – и Калери, и Скрипочка, и ваш покорный слуга – по очереди обошли грузовой отсек, чтобы, не дай бог, чего-то там не забыть. Потом закрыли люк грузового корабля, стравили давление для проверки люков на герметичность, и довольные, с осознанием хорошо выполненной работы, решили попить чайку. Я поворачиваюсь к люку и… У меня было такое впечатление, что люк стал прозрачным, и я увидел эту огромную оранжевую штуку. Словом, мы поняли, что оставили там «бандуру».

– Слона-то мы и не приметили…

– Вот-вот, не приметили. Я сразу сообщил об этом в ЦУП, Земля сработала моментально, и мы успели исправить ошибку. Это достаточно долгий процесс, но мы никогда ещё не открывали люки, не вытаскивали эту злополучную платформу и не закрывали люки так быстро, как в тот раз.

– Называется, попили чайку!..

– Насчёт «чайку» мы вспомнили только часа через два после этого кошмара. Конечно, потом ЦУП сделал нам замечание, ведь пока мы возились с повторной проверкой на герметичность, потеряли небольшое количество воздуха. Но когда космонавты честно докладывают на Землю о том, что происходит на МКС, в том числе и об ошибках, Земля всегда относится к этому с пониманием, так что нам полностью доверяли и после этого случая.

– Во время третьего полёта вы вели свой блог на сайте Федерального космического агентства. Вас можно считать первым космическим блогером?

– Нет, американцы начали заниматься этим задолго до нас, а первым российским космическим блогером надо считать Максима Сураева, у него возникла такая замечательная рубрика «Новости из невесомости». Журнал Wired даже признал блог Сураева самым интересным и весёлым среди всех «космических» блогов. У Макса есть репортёрская жилка, он прекрасно делал видеоролики, быстро отвечал подписчикам. А я вёл блог не каждый день, не снимал видео, аудитория моя по большей части была возрастная, это было интересное, но непостоянное общение. Но однажды мне написала девочка Диана, прикованная к инвалидному креслу: «Я хотела бы стать космонавтом, потому что в невесомости чувствовала бы себя нормальным человеком…». Ну и как я мог ей не ответить? Как-то Диана спросила, красиво ли выглядит Земля из космоса. А одно из самых красивых зрелищ с орбиты – полярное сияние. У меня долго не получалось «поймать» хороший кадр, а после письма Дианы – получилось, я сделал несколько, по-моему, удачных снимков и написал Диане, что посвящаю фотографии ей. Когда вернулся на Землю, мы встретились в московском мемориальном Музее космонавтики… А как-то девочка из Сирии прислала рисунок, с которым она победила в конкурсе юных художников. Я распечатал этот рисунок на цветном принтере и повесил на МКС, а после возвращения на Землю передал рисунок в пресс-службу Роскосмоса, была идея пригласить в Москву эту девочку с родителями. Но мы так и не встретились, – в Сирии началась война…

– Если честно, был один случай. При полёте на «Шаттле» я согласовал с NASA список вещей, которые брал с собой на МКС. А там есть жёсткое правило – нельзя брать на МКС бумажные купюры. У американцев есть традиция, которую потом переняли и мы: перед полётом оставлять представителю экипажа письма родным, чтобы после выхода на орбиту передать их на Земле семьям. Семьи тоже пишут письма, командир экипажа передаёт их космонавтам и астронавтам уже на МКС. И вот вышли на орбиту, командир передаёт нам письма, я открываю конверт и вижу маленький листочек бумаги с логотипом отеля, в котором жила моя семья, приехавшая проводить меня на мыс Канавералл. Это было письмо от жены. В том же конверте я с ужасом обнаруживаю… сторублёвую купюру, мелко исписанную разными почерками. Только потом узнал, как всё было. Перед нашим отлётом мои родные и сопровождавший их Максим Сураев, который был в Хьюстоне представителем нашего Центра подготовки, собрались в отеле отметить мой будущий полёт в космос. В разгар веселья кто-то вспомнил, что надо бы написать мне письмо. Нашёлся маленький листок бумаги с логотипом отеля, на котором супруга и написала письмо. Но и остальные тоже захотели мне что-то написать. Тогда мой свояк достал сторублёвую купюру, и они с Максом написали на ней письмо для меня. Вот так эта сторублёвка и прилетела на МКС. Я показал ребятам клочок бумаги, на котором было письмо от жены, а купюру показывать не стал, но, по-моему, они что-то всё равно заметили. Потом я эту купюру так же тайком привёз на Землю, она и сейчас хранится у меня дома. Вот так и получилось, что улетал я без контрабанды, а вернулся – с контрабандой. Прости, NASA!…

С деньгами был связан ещё один случай. Во время выхода американцев в открытый космос я сделал несколько удачных снимков. Когда американец увидел их, он попросил одну фотографию. Я ему говорю: «За доллар продам». Он обрадовался, мол, какой вопрос, вернёмся – отдам. А я ему: «Нет, сейчас гони!». Ну, сговорились на бутылку виски на Земле. Это был, конечно, шуточный торг, но так удачно доллар я ещё не вкладывал.

– Во время пятого полёта, когда вы были командиром экипажа на «Союзе МС04», у вас был вполне греческий позывной «Олимп»…

– Этот позывной у меня с 2006 года, тогда мы с Майклом Финком дублировали экипаж Павла Виноградова. Чуть позже к нам присоединился Сергей Волков. А дублирующему экипажу тоже положен позывной. Накануне заключительных тренировок я приезжал к своим родителям и брату в Салоники, точнее, в городок Синдос, где они живут. В его окрестностях в ясную погоду виден Олимп (это не одна гора, а горный массив с несколькими вершинами), и я вдруг понял, что мои родители могут видеть это каждый день. Потом подумал: там три основные вершины, а нас в экипаже тоже трое. Наконец, высота Олимпа всего что-то около трёх тысяч метров, и мы с Майклом тоже не баскетбольного роста. Посоветовался с ним. А он изучает русский язык и обожает наши поговорки. Я ему и сказал: горы эти невысокие, но там жили боги, и мы с тобой не самые высокие, но не боги же горшки обжигают! «Фёдор, это круто!» – ответил по-русски Майкл. Вот так и появился позывной «Олимп». Кстати, когда я был утверждён командиром корабля «Союз ТМА-19», некоторые товарищи мягко, но настоятельно рекомендовали мне сменить позывной. Но для меня Олимп – горный массив, который видят мои родители, у меня к этому личное отношение. И в 2010, и в 2013, и в 2017 году мы были «Олимпами».

– А откуда взялось название космического корабля «Арго»?

– Во время пятого полёта, в 2017 году, я сказал Джеку Фишеру, что всегда мечтал о том, чтобы у космических кораблей были собственные имена, и предложил назвать наш корабль «Арго». Джек человек творческий, он тут же написал обращение по этому поводу. Мы решили предложить название «Арго» во время проходящей за две недели до старта первой примерки скафандров, при которой всегда присутствовал первый заместитель генерального конструктора Сергей Романов, руководивший всеми пусковыми работами на Байконуре. Когда Джек прочитал ему наше обращение, Сергей Юрьевич сухо ответил, что название у корабля и так есть, и ушёл. На следующей примерке, за несколько дней до старта, он опять ничего не сказал, только попросил обратить внимание на стену корабля недалеко от газоанализатора спускаемого аппарата. И когда мы сели в корабль, увидели надпись: «Союз МС04», технический номер такой-то, «Арго». Так наш корабль и получил собственное имя, а Сергей Юрьевич стал его крёстным отцом. Потом, когда к нам присоединилась астронавт Пегги Уитсон, мы добавили в эмблему корабля и её имя, дизайнер Люк чуть изменил парусник на эмблеме, и на его борту появилась надпись по-гречески – Άργο, а в нашем блоге – статья «Арго» приобрёл свою Медею». Надеюсь, Пегги было приятно стать ещё и Медеей…

– Вы один из немногих землян, видевших нашу планету со стороны. А Земля оттуда, сверху, красивая?

– Лучше всех ответил на этот вопрос Юрий Гагарин: «Облетев Землю в корабле-спутнике, я увидел, как прекрасна наша планета. Люди, будем хранить и приумножать эту красоту, а не разрушать её!». С каждым полётом всё больше понимаешь, насколько ранима наша планета. Мы видели из космоса катастрофические последствия утечки нефти в Мексиканском заливе. Учёные говорят, это может повлиять на структуру Гольфстрима, что повлечёт за собой цепь климатических изменений в Европе. У меня есть фотография, на которой видно, как гигантский дымовой шлейф от лесных пожаров тянется от побережья Тихого океана на восток, до Атлантического побережья, чуть ли не до Нью-Йорка. Песок из Марокко и Туниса «веером» проходит через Италию и Грецию в Европу, а песчаные бури уносят песок из Судана и Египта через Средиземное море в Альпы, что вызывает быстрое таяние ледников. Когда смотришь на Землю сверху, видишь, что это – огромный живой организм, и кажется, что Земля кричит человеку: помоги мне! Но мы ведём себя так, как будто у нас где-то есть ещё одна, запасная планета. А это наш единственный дом, и не случайно я провожу все свои фотовыставки под одним названием – «Наш дом – Земля».

– Мы одни во Вселенной?

– Разумом понимаю, что не одни. Но, может быть, мы – единственные разумные творения, созданные для того, чтобы понимать красоту этого мира. По правде говоря, я бы не хотел, чтобы к нам прилетали представители инопланетных цивилизаций. Почему? Да потому, что знаю одну планету, населённую разумными существами, которые уже многие тысячелетия убивают себе подобных во имя разных, порой совершенно диких идей. И кто гарантирует, что такими же не будут пришельцы, достигшие более высокого технологического уровня? Есть ли у нас тогда шанс выжить? И не найдутся ли среди землян люди, которые прибегут к пришельцам и попросят у них оружие, чтобы помочь поработить Землю? По-моему, хорошо, что «они» пока не прилетели, и, даст Бог, не прилетят никогда.

– Вы провели на МКС в общей сложности почти два года. Что это дало вам?

– Дало – понимание некоторых простых истин. Сегодня МКС – это сотрудничество пятнадцати государств. И если поначалу впереди всех были Россия и США, то сегодня мы видим, как быстро развивается космонавтика во многих других странах. А значит, и последние сегодня могут стать первыми завтра. Ещё я понял, что космонавты и астронавты – последние герои, показывающие миру, как люди разных стран и с разными взглядами могут успешно работать вместе ради всего человечества. Наконец, работая на МКС, я понял главное отличие космонавтов от политиков. Это как в школе, где мы проходим четыре математических действия, – сложение, вычитание, умножение и деление. Научившиеся хорошо вычитать и делить – уходят в политику. А умеющие складывать усилия, умножать знания и богатства человечества – в космонавты.

– Чему научил вас космос?

– Космонавты говорят так: «Мы уходим туда патриотами своих стран, а возвращаемся – патриотами Земли». К этому и добавить нечего.