Бывший президент Киргизии о противоречивых событиях августа – декабря 1991 года.
Продолжаем дискуссию о причинах «главной геополитической катастрофы ХХ века», событиях, в результате которых распался казавшийся несокрушимым Советский Союз. Аскар Акаев – один из участников, один из важнейших свидетелей этого исторического процесса.
– Каким для вас стало 19 августа 1991 года, чем запомнился этот день?
– На 20 августа было назначено заседание Верховного Совета СССР, где предполагалось в торжественной обстановке подписать новый Союзный договор. 19 августа я находился у себя дома в Бишкеке и готовился к поездке в Москву. В этот момент мне позвонил вицепрезидент Киргизии Герман Кузнецов. На моё приветствие «с добрым утром» он ответил, что утро вовсе не доброе, сообщил, что Горбачёв отстранён от власти, а меня ожидает председатель КГБ Киргизской ССР генерал Асанкулов с шифровкой от руководства ГКЧП.
Я пообещал, что в течение часа приеду на работу…
В резиденции меня ожидали Кузнецов и Асанкулов – чекист с огромным стажем, начавший карьеру ещё при Сталине. Он был одним из ближайших соратников председателя КГБ СССР Владимира Крючкова. В своё время Крючков рекомендовал мне Асанкулова не просто в качестве чекиста, но как человека, который будет помогать в моей работе на посту президента республики.
Передавая шифровку, Асанкулов сказал, что власть в стране перешла к ГКЧП и все мы должны подчиняться новому органу, а контроль за происходящим будет осуществлять лично он. Я генералу спокойно ответил, что покуда я, всенародно избранный президент, нахожусь при своей должности, командовать буду сам. Более того, я тут же довёл до сведения Асанкулова, что увольняю его. Я продиктовал указ об увольнении генерала и возложил обязанности руководителя республиканского КГБ на вице-президента Германа Кузнецова, ему я доверял. Я поручил Кузнецову проводить Асанкулова и взять ситуацию под свой контроль.
– Для вас все эти события стали неожиданностью?
– Повод для тревожных ожиданий всё же существовал – ещё с весны на самом высоком уровне начались разговоры о введении чрезвычайного положения. Тема поднималась и на Съезде народных депутатов СССР, когда подавал в отставку министр иностранных дел СССР Шеварднадзе и заявил с трибуны, что зреет заговор, что грядёт диктатура. О необходимости ввести чрезвычайное положение говорили много раз, но то, что это произойдёт в форме ГКЧП, стало сюрпризом.
До 19 августа я был настроен оптимистически, полагал, что мы подпишем Союзный договор и это приведёт к оздоровлению ситуации в социально-экономической сфере.
– В Киев от ГКЧП приезжал генерал Варенников, а Киргизию посещали посланцы комитета?
– Нет, потому что здесь оставался контролировать происходящее генерал Асанкулов. Но после того как я освободил его от должности, мне позвонил из Алма-Аты заместитель командующего Среднеазиатским военным округом, генерал-полковник, фамилию которого я уже не помню, и сказал, что наблюдает у нас непонятные действия, порекомендовал не забываться, выразил надежду, что мы проявим благоразумие и будем выполнять распоряжения ГКЧП. В противном случае, продолжил генерал, он вынужден будет применить силу.
– То есть перемещение войск в Киргизии не осуществлялось и ситуация оставалась спокойной?
– Да, всё было тихо… Я в этот день обратился к народу и назвал создание ГКЧП переворотом. На центральной площади Бишкека в мою поддержку собралось много народа, по разным подсчётам, от 30 до 50 тысяч. Выступающие осуждали ГКЧП, делая акцент именно на срыве договорённостей по созданию обновлённого Союза.
– В эти дни вы пытались связаться с Горбачёвым, Ельциным и другими руководителями союзных республик?
– Я пытался 19 августа позвонить Ельцину, но не дозвонился, сумел поговорить только с его соратниками. Мне сказали, что Борис Николаевич и руководство РСФСР произошедшее осуждают. Я в ответ сообщил, что руководство Киргизии полностью солидарно с руководством России.
Хочу напомнить, что за месяц до этого, 21 июля 1991 года, новоизбранный президент России находился с официальным визитом в Бишкеке. Это был первый «зарубежный» визит, который совершил Ельцин в качестве главы России. Это был первый договор России с одной из союзных республик. В тот приезд мы обсуждали с Ельциным возможности противодействия со стороны силовых структур СССР новому Союзному договору, хотя и не думали, что это случится в такой форме. И мы договаривались вместе противостоять подобного рода попыткам, если они возникнут.
С Горбачёвым я общался 16 августа. Он мне сам позвонил. Михаил Сергеевич очень хорошо ко мне относился, доверял. Возможно, не все ваши читатели знают, что я пришёл к руководству Киргизией не из партноменклатуры, а из науки, и для Горбачёва это было важно.
Мы разговаривали около часа. Михаил Сергеевич был полон энтузиазма, а я – полон надежд. Горбачёв расспрашивал о делах, интересовался настроениями у руководителей соседних республик – Назарбаева, Каримова, Ниязова, это, собственно, и было главной целью звонка. Я рассказал президенту СССР, что они тоже с надеждой смотрят на подписание Союзного договора и собираются ехать в Москву. Помню, что Горбачёва мои оценки порадовали.
Именно из-за этого разговора я и не поверил ГКЧП. За 3 дня до 19 августа человек абсолютно здоров, полон энергии, а тут вдруг заболел и не может исполнять свои обязанности…
– Почему так быстро пал ГКЧП?
– Потому что народ их не поддерживал, а без поддержки народа такие дела не делаются. Лидеры ГКЧП не внушали доверия, достаточно вспомнить вице-президента СССР Янаева, которого Михаил Сергеевич буквально протащил на этот пост, вопреки мнению большинства участников Съезда народных депутатов СССР. Премьер-министр Павлов тоже после Николая Ивановича Рыжкова не смотрелся выигрышно на своей высокой должности.
Исключение я бы сделал для маршала Язова. Он прошёл Отечественную войну, я к нему относился с глубоким уважением. Язов часто бывал в Киргизии, избирался от нашей республики депутатом. Я его никогда не осуждал. Дмитрию Тимофеевичу просто было больно видеть, как разваливается великая страна, служению и защите которой он отдал всю свою жизнь.
Напомню, что в это время Ельцин пользовался колоссальным авторитетом, а после разгрома ГКЧП и вовсе стал героем. Его поддерживали люди, и эта поддержка определила победу над ГКЧП.
– После возвращения Горбачёва из Фороса в Москву у вас было ощущение, что СССР обречён?
– С 26 по 29 августа состоялась внеочередная сессия Верховного Совета СССР, после которой у меня действительно возникло ощущение, что СССР обречён, хотя и в сентябре, и в октябре работа над Союзным договором ещё продолжалась.
Во время сессии Горбачёв встретился с лидерами республик, где обсуждалось, как быть теперь с Союзным договором. До путча лидеры республик готовы были подписать его без каких-либо оговорок, но теперь ситуация в сравнении с июлем поменялась кардинально. Особенно непримиримой выглядела позиция председателя Верховного Совета УССР Кравчука, который к тому времени ещё не стал президентом Украины.
А ведь подготовленный к подписанию 20 августа проект Союзного договора был серьёзным документом – грамотным и жизнеспособным. В нём удалось закрепить разумный компромисс в распределении полномочий между центром и республиками. Чего хотели от Москвы лидеры союзных республик? Во-первых, самим назначать республиканские кадры, без согласования с Кремлём, во-вторых, иметь экономическую свободу. За союзным руководством должна была остаться внешняя политика, оборонная промышленность, наука и так далее. Заложенный в документе компромисс позволял сохранить единую страну на конфедеративной основе. И ГКЧП сыграл роковую роль в сохранении страны, похоронил все благие намерения.
После ГКЧП, на встрече Горбачёва с руководством республик, Кравчук сказал, что теперь он подписывать ничего не будет, пока не посоветуется с украинским народом. Он сказал, что, возможно, украинский народ захочет полной независимости. Такая позиция стала примером, привела к брожению в умах и других республиканских лидеров. Всех, или почти всех, Союзный договор перестал устраивать. Все, или почти все, захотели иных полномочий, большей самостоятельности.
У Михаила Сергеевича выхода не оставалось, и он предложил ещё поработать над текстом договора. Рейтинг президента СССР и до путча был низкий, а после ГКЧП и вовсе упал ниже всяких пределов. При этом рейтинг Ельцина взлетел до небес, и в такой ситуации возможностей для маневра у Горбачёва практически не оставалось. В новом документе, который вырабатывали в сентябре-октябре, полномочия центра становились и вовсе призрачными. Но надо сказать, Горбачёв был готов даже на это. Речь уже шла о Союзе Суверенных Государств.
– Выходит, что именно Кравчук стал главной центробежной силой, которая не позволила реформировать и сохранить СССР, пусть и под другим названием? А какие мотивы заставляли его так действовать? Ведь он был не просто коммунистом, но одним из идеологов и руководителей КП УССР? Почему он так резко поменял взгляды?
– На этот вопрос ответить не могу. Я специалист в области квантовой электроники, всю жизнь занимался наукой, а тут нужен, наверное, историк, социолог или психолог. Я даже никогда не был партийным работником и пришёл к власти исключительно благодаря перестройке и Горбачёву…
В марте состоялся референдум, где народ СССР высказался за единую страну. Все лидеры союзных республик были готовы подписать новый договор, в том числе и Кравчук. Помню, Леонид Макарович любил говорить, что Украина всю страну кормит и если УССР получит статус независимой державы, то станет второй Францией.
Как научный работник, как президент Академии наук Киргизской ССР, я часто бывал в Киеве и могу сказать, что в УССР наука была на высочайшем уровне. Не только в сравнении с другими республиками СССР, но и если оценивать в мировом масштабе. Один великий академик Патон чего стоил! А промышленность – космическая и авиационная! Высочайший уровень! И множество примеров ещё можно привести. К тому же действительно Украина была житницей СССР, здесь трудно не согласиться с Кравчуком. Когда я там бывал, мне порой казалось, что УССР уже одной ногой в коммунизме. На этом, видимо, и основывалась позиция Кравчука. Но, к сожалению, надеждам первого президента Украины не суждено было сбыться, хотя все предпосылки к этому имелись.
Украинцам внушали: если они сейчас такие передовые, то после того как отсоединятся и «перестанут кормить остальные республики», уровень их жизни ещё больше возрастёт и они станут могущественнее Франции. Примерно так высказывался Кравчук.
И вот прошли годы, и сегодня мы видим, что Украина стала одной из самых бедных стран Европы, большой науки в стране не осталось, промышленность разрушена.
Мне кажется, только в общей великой державе Украина могла иметь самую передовую науку и развитую промышленность. Отделившись, Украина оказалась несостоятельной.
– Как проходили встречи в Ново-Огарёве по обсуждению Союзного договора, чем запомнились?
– Встречи происходили 1-2 раза в месяц. Юристы, помощники Михаила Сергеевича обобщали предложения участников, и результаты обсуждения сразу ложились на бумагу. Обстановка была деловая. Спорили немало, но в атмосфере творческой дискуссии рождался новый документ.
Должен сказать, что Михаил Сергеевич был на высоте. Присущая ему гибкость, способность к компромиссу позволили подготовить жизнеспособный документ. Я считаю проект первого договора, который мы закончили к 15-20 июля и который должны были подписать 20 августа, очень добротным. Он мог стать хорошим фундаментом для дальнейшего развития страны на конфедеративной основе, при котором центр сохранялся в Москве. Убеждён, если бы документ подписали, страну удалось бы сохранить. Я категорически не согласен с теми, кто говорит, будто Союз нельзя было спасти. Повторюсь: Советский Союз похоронил ГКЧП.
– Как вы узнали о встрече в Вискулях и как отнеслись к Беловежским соглашениям? Вас приглашали туда приехать?
– Я знал, что в Белоруссии намечена встреча. Об этом сказал сам Борис Николаевич в октябре, после одного из заседаний в Ново-Огарёве. Он сказал об этом в присутствии Горбачёва. Речь шла о том, что будут обсуждаться экономические отношения России и Белоруссии, а также вопросы, связанные с доработкой текста нового Союзного договора.
отношений между Кыргызстаном и Россией
ЭДУАРД ПЕСОВ / ИТАР-ТАСС
Так что о самом факте встречи все хорошо знали, а вот то, что в ней примет участие Кравчук и тема будет совсем иной, стало новостью.
Я был разочарован результатами этой встречи. Мы зависели экономически от России, и все среднеазиатские лидеры тоже были разочарованы. Помню, 9 декабря мне позвонил президент Казахстана Назарбаев и с огорчением сказал, что нужно собраться и выработать общее мнение по этому вопросу, решить, как нам жить дальше. Назарбаев поинтересовался моим мнением о произошедшем в Беловежской Пуще.
Я ответил, что нужно присоединяться к славянским республикам. Назарбаев сказал, что считает так же, что он хочет инициировать новую встречу. Сказал, что поговорит с другими лидерами. Вечером мне позвонил Сапармурат Ниязов, лидер Туркмении, и пригласил меня 13 декабря в Ашхабад выработать общую позицию по отношению к «славянскому договору».
Мы собрались в Ашхабаде и единодушно решили, что надо присоединяться, и поручили Назарбаеву инициировать встречу. Уже 21 декабря Назарбаев собрал в Алма-Ате всех лидеров республик, кроме Прибалтики, там мы и создали СНГ.
– Скажите, как вы сегодня относитесь к Горбачёву и Ельцину?
– У меня всегда были хорошие отношения и с Горбачёвым, и с Ельциным. С Борисом Николаевичем мы познакомились в Верховном Совете СССР, там вместе работали, подружились. После избрания президентом России 12 июня 1991 года с первым своим визитом он приехал именно к нам – это не случайно. В 90-е годы отношения развивались и укреплялись. Мы вместе открыли в Киргизии Славянский университет, который сейчас носит его имя. Это одно из лучших учебных заведений Кыргызстана. После выхода на пенсию Ельцин несколько раз приезжал к нам отдыхать на озеро Иссык-Куль. Всё это иллюстрация хороших, добрых отношений не только между мной и первым президентом России, но и между нашими странами.
С Горбачёвым у меня тоже были прекрасные отношения. Он относился ко мне с доверием и симпатией. А после ГКЧП, после того как я его поддержал, не предал, он проникся ко мне ещё большим доверием. В ноябре 1990 года Михаил Сергеевич направил меня с посланием к президенту США Дж. Бушу-старшему. Страна нуждалась в кредитах, и Горбачёв хотел, чтобы его посланник был не из партийной элиты. Помню, многие руководители обиделись на Михаила Сергеевича, почему, мол, именно Акаев, а не они.
По иронии судьбы последняя поездка Горбачёва в статусе президента СССР состоялась именно в Киргизию. Он прилетел к нам в 20-х числах ноября 1991 года ознакомиться с опытом аграрной реформы. Мы тогда были лидерами в создании новых форм хозяйствования. Он остался доволен увиденным и сказал, что нужно распространять наш опыт по всему Советскому Союзу. А через 10 дней СССР был ликвидирован. Я поддерживал связь с Горбачёвым и после его отставки.
– Скажите, пошла ли на пользу республикам Советского Союза вообще и республикам Средней Азии в частности самостоятельность?
– Безусловно, в рамках одной большой державы нам всем было намного уютнее. Развитие экономики, науки шло иными темпами. Я – научный работник, говорю со знанием дела и утверждаю, что в ХХ столетии во всех союзных и, в частности, среднеазиатских республиках произошёл настоящий ренессанс науки и культуры. Были созданы академии, университеты, театры, выросло много выдающихся деятелей науки и культуры. Сколько появилось учёных, писателей, композиторов – все великие имена перечислить невозможно. И, конечно, после распада СССР экономически республики стали беднее – следует это честно признать.
– Недавно мы опубликовали интервью с бывшим вице-президентом России А.В. Руцким, где он сказал, что Горбачёв должен был арестовать лидеров России, Украины и Белоруссии, когда они ликвидировали Советский Союз. А как, по-вашему, должен был поступить президент СССР?
– Считаю, что Горбачёв поступил абсолютно правильно и мудро. После ГКЧП спасти единую страну уже не представлялось возможным. Если бы Горбачёв предпринял контрмеры – это повлекло бы негативные последствия. Во время путча говорили, что нужно арестовать Ельцина, чтобы он не оказался на танке возле Белого дома. Привело бы это к победе ГКЧП? Уверен, что нет.
Уже ничего нельзя было сделать. Ошибки были допущены раньше. Арестами помочь сохранению страны не представлялось возможным.
– Леонид Кравчук сказал нам в интервью, что СССР держался на страхе, не стало страха – распалась страна. Согласны?
– Я категорически с этим не согласен. Никакого страха не было. Я с 60-х по 80-е учился и работал в Ленинграде. Прошёл путь от студента до профессора, потом переехал в Киргизию, много ездил по стране, бывал на научных конференциях практически во всех республиках, нигде никакого страха я не чувствовал. Возможно, этот страх был у верхушки КПСС, у партийных и хозяйственных работников. Я вспоминаю, как Туркменбаши мне объяснял, чем хороша независимость. Тем, что при СССР он мог ночь не спать, ожидая звонка какого-нибудь инструктора ЦК из Москвы, который способен устроить взбучку по любому поводу. «А теперь, – говорил Ниязов, – я сплю спокойно, потому что я самый главный над собой начальник и, кроме Всевышнего, некому мне позвонить».
– Чем вы сейчас занимаетесь, как проходит ваша жизнь?
– У меня всё хорошо. После отставки с поста президента Киргизии в 2005 году я работаю в МГУ на механико-математическом факультете. Всю жизнь я профессионально занимался математикой и, вернувшись к своей основной профессии, я чувствую себя счастливым человеком.
Алексей ЧАЛЕНКО
Оставьте первый комментарий