Поэты-фронтовики – не историки, не политики, не дипломаты, подбирающие аккуратные слова и выражения, про которых говорят: на языке мёд, а под языком лёд. Они участники истории, её творцы, её нерв, её имена с похоронок. Её имена под стихотворными строчками на опалённых клочках бумаги. Они выражаются грубо, прямо, как видят события, в которых им приходится выживать под смертельным огнём. Они не счетоводы и Шейлоки, подсчитывающие убытки и прибыли. Они знают одну-единственную цену – цену жизни. Как напишет четырежды раненный, дважды контуженный поэт-фронтовик Николай Левинтов: «Война научила меня не жалеть жизни и ценить жизнь, чтобы её бесполезно не растрачивать».
Но как в своём простодушии смотрели они изнутри истории на вполне коммерческие политические сюжеты Запада той поры? Об одном из которых американский историк Дж. Херринг писал: «Ленд-лиз не был самым бескорыстным актом в истории человечества… Это был акт расчётливого эгоизма, и американцы всегда ясно представляли себе выгоды, которые они могут из него извлечь». Достаточно сказать, что ленд-лиз (от англ. Lend – давать взаймы и lease – сдавать в аренду) при всей его необходимости не был актом благотворительности. После окончания войны США предъявили всем получателям поставок счёт для оплаты.
В конце 1970-х годов снималась советско-американская документальная киноэпопея «Неизвестная война» (в СССР – «Великая Отечественная»), ведущим которой был голливудский актёр, сам участник войны, Берт Ланкастер. Когда в серии «Блокада Ленинграда» американские сценаристы намеревались поведать о помощи из США, о поставках тушёнки, Ланкастер упоминание об американской помощи вычеркнул. Актёр, которому открылись материалы о том, что довелось пережить блокадникам, признал: при таком масштабе трагедии говорить об этом неуместно.
То же и с открытием Второго фронта союзниками, о которых Н. Глазков писал: «Вы поступаете здраво, / Пряча фронты по тылам; / Но в мире есть вечная слава, / Она достаётся не вам». За 11 месяцев (!!!) до окончания войны, в исходе которой уже никто не сомневался, был открыт Второй фронт. Как пишет немец К. Рикер: «Германия проиграла Вторую мировую войну… ещё до вторжения Запада». По этому поводу цинично выскажется Черчилль, архитектор холодной войны: «Было бы катастрофой, если бы мы твёрдо соблюдали все свои соглашения».
В то время, когда западные политики постыдно лгали, выгадывая свой гешефт от войны, тяжело раненный Н. Левинтов размышлял в своём дневнике: «Что такое цельность человека? Это органическая способность человека отдать всего себя одному делу, без раздумий, колебаний и сомнений. Это крупный шаг к цели, твёрдый и упрямый, сметающий мелочи, пробивающий камни». Так кому же вера? Циникам Запада, чью ложь вскоре после войны отметит Томас Манн, говоря о госсекретаре США Джоне Даллесе: «Даллес колесит по свету, вербуя сторонников в поддержку безответственной американской политики»? Или русскому солдату, в нечеловеческих условиях размышляющему о «цельности человека»?
Геннадий КРАСНИКОВ.
ПОДБОРКА СТИХОВ ПОЭТОВ-ФРОНТОВИКОВ
Павел БУЛУШЕВ
(1925–1991),
участник Великой Отечественной войны
* * *
«Валентайн» – английский танк, поставлявшийся во время войны в СССР. Много лет спустя в книге маршала бронетанковых войск А. Бабаджаняна «Дороги побед» я прочёл об этих танках: «Броня… вследствие неудачного расположения листов часто пробивалась. В Советском Союзе… на его траки наши танкисты часто наваривали так называемые шпоры, чтобы хоть сколько-нибудь улучшить его проходимость». И я вспомнил июль 1944-го…
Городок атакуем через сосняк по буграм
И на голом «ура!» в него влетаем мы.
Поднимались-то с танками, да фрицы их – в тарарам!
Горят, хоть и новенькие, сзади горят «валентайны».
Нам бугры нипочём, а танки уткнулись в пригорок
И мишенями у песчаного взлобка расставлены…
Сюда бы десяток-другой домодельных «тридцатьчетвёрок».
А то – горят, будь здоров как горят «валентайны».
И городишко – пустяк, а не взять его: танки горят.
И мы – размочаленные – по-русски клянём «валентайны».
Всё вынесет наш – в обмоточках – россиянский солдат.
Но… Горят «валентайны», и мы отходим с окраины.
Горят, как канистры!.. Но шлют за снарядом снаряд.
В чёрном пламени танки от башен до самого днища.
В упор бьют танкисты, а сами танкисты – горят!
Солдатской присяге верны и в заморских кострищах.
И когда при мне рассуждают про вклад:
Чей, мол, он больше – наш, Америки или Британии? –
Пред моими глазами «валентайны» чадно горят.
И русские парни – за други своя! – горят в «валентайне»…
Алексей НЕДОГОНОВ
(1914–1948),
участник Великой Отечественной войны
Башмаки
Открыта дорога степная,
к Дунаю подходят полки,
и слышно –
гремит корпусная,
и слышно –
гремят башмаки.
Солдат Украинского фронта
до нервов подошвы протёр –
в походе ему
для ремонта
минуту отводит каптёр.
И дальше:
Добруджа лесная,
идёт в наступленье солдат,
гремит по лесам корпусная,
ботинки о камни гремят.
И входят они во вторую
державу –
вон Шипка видна!
За ними вослед мастерскую
несёт в вещмешке старшина.
– Обужа ведь, братец, твоя-то
избилась.
Смени, старина…
– Не буду, солдаты, ребята:
в России ковалась она…
И только в Белграде ботинки
снимает пехоты ходок:
короткое время починки –
по клёну стучит молоток.
(Кленовые гвозди полезней –
испытаны морем дождей;
кленовые гвозди железней
гранёных германских гвоздей!)
Вновь ладит ефрейтор обмотки,
трофейную «козью» сосёт,
читает московские сводки
и – вдоль Балатона –
вперёд.
На Вену пути пробивая,
по Марсу проходят стрелки:
идёт
на таран
полковая,
мелькают
в траве
башмаки!
…С распахнутым воротом –
жарко! –
пыльца в седине на висках –
аллеей Шенбруннского парка
ефрейтор идёт в башмаках.
Встаёт изваянием Штраус –
волшебные звуки летят,
железное мужество пауз:
пилотку снимает солдат.
Ах, звуки!
Ни тени,
ни веса!
Он бредит в лучах голосов
и «Сказкою Венского леса»,
и ласкою Брянских лесов,
и чем-то таким васильковым,
которому –
тысячи лет,
которому в веке суровом
ни смерти,
ни имени нет,
в котором стоят,
как живые,
свидетели наших веков,
полотна военной России
и пара его башмаков!
1945
Сергей АРАКЧЕЕВ
(1919–1986),
участник Великой Отечественной войны
Дипломатический приём
Капитуляция Германии.
Салюта орудийный гром.
И шёл в одном посольском здании
Дипломатический приём.
И люстра с потолочных высей
Нависла, что дамоклов меч,
Над свитой шевелюр и лысин,
Над откровеньем дамских плеч.
Их выставляли не пугливо
Мужские взгляды пламенить.
Официальная учтивость,
А правде некуда ступить.
Её хозяева не ждали
В моих солдатских сапогах,
При орденах и при медалях
И ветвью пальмовой в руках.
Пришла с надрывным вдовьим
плачем,
С невосполнимостью утрат.
А здесь хотят переиначить
Ту правду на особый лад.
Одеть в долларовые ризы,
Пустить молвой везде трубить,
Что если б не было ленд-лиза,
Врага бы нам не победить.
Что б ни твердили дипломаты,
За нас – победная весна.
И всё, что одолжили Штаты, –
Вернут им русские сполна.
До одного воротим цента,
До списанных в утиль мортир,
Возьмите в качестве процентов
Спасённый от фашизма мир.
Мы кровью за него платили.
Кто ж у кого теперь в долгу?
Вас дипломатии учили,
А я без правды не могу.
1945–1950
Николай ЛЕВИНТОВ
(1914–2003),
участник Великой Отечественной войны
Американские ботинки
Весна! На дзоте тают льдинки,
В окопах стылая вода.
Американские ботинки
На нас свалились, как беда.
В них по колено воду черпая,
От мокрых ног насквозь сырой,
Несу и Рузвельта, и Черчилля,
И неоткрытый фронт второй.
Ботинки жёлтые и узкие,
Не то что кирзовый сапог!
И ширь Руси, и души русские
Союзник всё ж понять не смог.
Апрель 1944-го,
2-й Белорусский фронт
Оставьте первый комментарий