К 120-летию со дня рождения главного партийного аскета…
Вокруг фигуры Михаила Андреевича Суслова возникло немало мифов. Ему приписывали роль серого кардинала, называли главным идеологом застоя. Одни адресовали Суслову обвинения в дремучем консерватизме, другие восхищались его принципиальностью. А каким он был в повседневной жизни?
Семья и быт
С будущей женой, Елизаветой Александровной, их познакомил сокурсник Суслова по Пречистенскому рабфаку Михаил Котылёв – брат Елизаветы. Поженились в 1927 году, в 1929-м родился первенец – сын Револий, а спустя десять лет дочка Майя.
После свадьбы Сусловы старались не разлучаться. Когда глава семейства получал новое назначение, жена следовала за ним. Так было в 1937 году, когда партруководство направило Суслова в Ростов-на-Дону; в 1939-м после утверждения Суслова первым секретарём Орджоникидзевского крайкома партии; в 1944-м, когда Москва перебросила опытного партработника в Литву. Единственное исключение – лето 1942 года, когда Суслов эвакуировал семью в Казахстан.
Супруга Суслова была блестящим специалистом в области стоматологии и без какой-либо протекции мужа рано защитила кандидатскую диссертацию и возглавила один из московских институтов.
Домашнее хозяйство у Сусловых с начала 40-х годов брала на себя домработница. А вот воспитанием детей Сусловы занимались сами. При этом они не навязывали собственные вкусы. Например, Револий подростком увлёкся, скажем так, лёгкой музыкой. Отцу это не очень нравилось, но обошлось без запретов. Револий поступил в Московский энергетический институт и впоследствии стал крупным специалистом в области радиоэлектронных систем. А Майя Суслова после окончания в 1961 году истфака Московского университета устроилась в Институт балканистики, в 1980 году защитила докторскую диссертацию «Демократические силы Югославии в борьбе против реакции и угрозы войны 1929–1939 гг.» и потом долго работала в Институте славяноведения.
Где жил Михаил Суслов? После возвращения весной 1946 года из Литвы в Москву ему была выделена четырёхкомнатная квартира в доме для партработников на Арбате, в Староконюшенном переулке, 19. Но после избрания секретарём ЦК он переехал ещё ближе к Кремлю – в переулок Грановского, 3 (теперь это Романов переулок), в пятиэтажный дом, который одно время именовали Пятым домом Советов, а потом и Домом маршалов.
В Грановском Михаил Суслов прожил до 1969 года. Потом переехал на Большую Бронную в только что выстроенный дом для номенклатуры. Осенью 2021 года Револий Михайлович так объяснил мне причину переезда. Отца смущало соседство с Кремлёвской больницей. Там лежали самые титулованные в нашей стране люди, а в конце 60-х многие из них вдруг начали угасать и умирать. Возможно, их смерти навевали Суслову мрачные мысли.
К слову, соседями Суслова на Большой Бронной, 19, стали прославленный маршал Александр Покрышкин, будущий генсек, а тогда заведующий общим отделом ЦК КПСС Константин Черненко, позже сюда вселился бывший руководитель Украины Пётр Шелест.
Попутно надо бы опровергнуть одну ложь. В 2012 году журналист Алексей Богомолов, сославшись на разговоры с бывшим зятем Брежнева – Юрием Чурбановым, утверждал, что Сусловы на Большой Бронной занимали весь шестой этаж и вся квартира Суслова была обставлена исключительно казённой мебелью с инвентарными номерами. Но всё это неправда. На Большой Бронной, 19, ни одна семья не владела целым этажом.
Осенью 1972 года у Михаила Суслова случилось большое горе: скончалась жена. Она уже давно болела. Главный кремлёвский врач Евгений Чазов рассказывал:
«Жена Суслова страдала тяжелейшим диабетом, который вызвал серьёзнейшие изменения в сердце и других органах. Сложности с лечением были в большей степени связаны с её характерологическими особенностями, обстановкой, которая складывалась вокруг больной Сусловой, нежели с трудностями диагноза и лечения. Она игнорировала полностью рекомендации врачей по строгому соблюдению диеты, в зависимости от настроения принимала или не принимала назначенные лекарства. Если учесть, что Суслов не любил врачей и мало им доверял, в чём был очень похож на Сталина, то понятна та психологическая обстановка, в которой приходилось работать врачам» (Е.Чазов. Здоровье и власть. М., 1992. С. 100).
После смерти Елизаветы Александровны в квартире на Большой Бронной вместе с Сусловым осталась жить семья его дочери. А Револий со своей семьёй к тому времени обосновался уже в Кунцеве, в одном из новых домов, предназначавшихся для партработников среднего уровня.
Кроме квартиры на Большой Бронной Суслов как член Политбюро имел служебную дачу, на которой и проводил большую часть свободного времени. К слову, вместе с ним на этой даче жили и семьи его детей.
Некоторые сотрудники аппарата ЦК в своих мемуарах утверждали, что подмосковная дача Суслова отличалась роскошью. На этом настаивал, в частности, Владимир Байков, работавший в 1950–1960-е годы в одном из отделов ЦК референтом по Венгрии. Но он перепутал две дачи. Байков в 1956 году приезжал в качестве сопровождавшего венгерскую делегацию к Суслову в Заречье, где находилась дача для приёмов в неформальной обстановке важных иностранных гостей. Для личного же пользования Управление делами ЦК КПСС в разное время выделяло Суслову совсем другие дачи.
«…Весной 1953 года секретарю ЦК КПСС Михаилу Суслову, – сообщает интернет-портал Cottage.ru, – была передана государственная дача «Заречье-1» – двухэтажное каркасное здание на ленточном фундаменте с выполненным ремонтом. К главному дому примыкали кирпичное овощехранилище и гараж, совмещённый с бильярдной. Участок площадью 7 га был обнесён по периметру глухим деревянным забором высотой 2,8 м. Зелёные насаждения включали 400 елей, 40 плодовых деревьев, 30 клёнов и несколько сот кустов смородины и малины. Балансовая стоимость дачи оценивалась в 827,7 тысячи рублей (средняя зарплата по стране равнялась 719 рублям)».
В конце же 50-х Суслов переселился на госдачу «Сосновка-1» – это в конце Рублёвского шоссе близ Троице-Лыкова.
«Это была обычная дача, – рассказывала в 2005 году корреспонденту «Комсомольской правды» Александру Гамову сноха Суслова – бывший главный редактор журнала «Советское фото» Ольга Суслова, – скромное двухэтажное здание. И не один Михаил Андреевич там жил. Он занимал только два помещения на втором этаже: кабинет и спальню. На этом же этаже жила его дочь с мужем. А мы с мужем – на первом» («Комсомольская правда». 6 июля 2005).
Однако Ольга Суслова несколько приуменьшила масштабы дачи. Начнём с того, что она располагалась на огромной территории. Весь участок занимал 11,5 гектара и имел спуск к Москве-реке и пляж.
Главный дом на этом участке площадью почти две тысячи квадратных метров был построен ещё в 1934 году, но потом несколько раз переделывался. Помимо двухэтажного корпуса на территории дачи имелось ещё семь различных построек, в том числе небольшие здания для коменданта, охраны и обслуживающего персонала.
Суслов очень любил эту дачу, переезжал туда каждое лето, почти каждые выходные проводил на даче и зимой. Почти сразу после смерти Суслова всю его родню попросили из «Сосновки-1» съехать. Дачу передали другому члену Политбюро – Григорию Романову.
Замкнутый и щепетильный
Надо сказать, что Суслов не приветствовал ни хождение по гостям, ни приёмы у себя на квартире или даче. В домашней обстановке он был доступен в основном для детей и внуков. Одно время исключение делалось ещё для сводной сестры Маргариты.
Не был Суслов и сторонником домашних или дачных посиделок с коллегами по Старой площади и Кремлю. В быту он даже с членами Политбюро контактировал весьма редко. Исключением был разве что Брежнев. Уже летом 2020 года сын Суслова, Револий Михайлович, мне рассказывал:
«На моих глазах Брежнев не раз приезжал к отцу во время отдыха в Крыму. Однажды он попросил присоединиться к разговору и меня. Брежнева интересовало моё мнение о надёжности противоракетных систем под Москвой. Часа полтора он пытал меня по этим вопросам. Тесных контактов с другими членами Политбюро в быту у отца, по-моему, не было».
Как секретарь ЦК Суслов в брежневское время получал 600 рублей. Плюс ему, точнее, его доверенным лицам ежемесячно выдавали в спецмагазинах продуктов на 250 рублей. Помимо этого Михаилу Андреевичу выписывали немалые авторские вознаграждения за многочисленные сборники статей. Скажем, в 1972 году за том избранных речей, вышедший в Политиздате, ему начислили гонорар 2592 рубля.
Однако Суслов считал, что этих денег для него одного очень много. Поэтому все гонорары бухгалтерия Политиздата по его распоряжению переводила в Управление делами ЦК и тем самым пополняла партийный бюджет. При этом, естественно, ничего нигде не афишировалось.
Уже после смерти Суслова сотрудники ЦК вскрыли сейф в его рабочем кабинете и обнаружили там квитанции о перечислениях крупных сумм на благотворительные цели. В частности, 14 июня 1968 года Суслов отдал три тысячи в Фонд мира, 24 апреля 1974 года – четыре тысячи в Фонд досрочного завершения пятилетки, 23 декабря 1980 года три тысячи пожертвовал вновь Фонду мира…
Очень щепетилен Суслов был и в вопросах о подарках.
«В мою бытность, – рассказывал в книге «Омут памяти» один из старожилов Старой площади Александр Яковлев, – Суслова никто ни разу не уличал в получении подношений. Никому в голову не приходило идти к нему с подарками. Книжку ему автор ещё мог прислать. Это он ещё принимал. Но ничего другого, избави бог. Прогонит с работы».
Впрочем, однажды случился, скажем так, прокол. Суслов возвращался из ГДР и уже на борту обнаружил богатую люстру – подарок посла в Берлине Абрасимова. Понятно, что развернуть самолёт, чтоб устыдить посла, было невозможно. Головомойку Абрасимов получил позже – по телефону из Москвы. За люстру Суслов тут же переслал угодливому дипломату деньги.
Как рассказывали, Абрасимов был обескуражен. Ибо в Министерстве иностранных дел СССР, которому подчинялось посольство, царили совсем другие нравы.
Суслов не брал взятки ни гонорарами, ни подарками, ни званиями. Сколько раз его уговаривали баллотироваться в Академию наук! Звание действительных членов в разные годы получили секретари ЦК Леонид Ильичёв, Борис Пономарёв, Пётр Поспелов… Но Суслов считал, что действующий сотрудник ЦК ну никак не мог полноценно сочетать партработу, требовавшую огромного напряжения сил и огромной самоотдачи, с научными исследованиями, и ответил подхалимам отказом.
Распорядок и принципы
«В доме, – рассказывал зять Суслова Сумароков, – существовал жёсткий распорядок, неукоснительно соблюдаемый главой семьи. Например, в субботу и воскресенье ровно в 8 часов – завтрак (здесь все собирались вместе), прогулка, чтение. В 11 часов (сюда можно было не являться) он выпивал стакан чая с лимоном. В 13 (все вместе) – обед. Вечером в 20 часов (опять все вместе) – ужин. В перерывах – прогулки и работа. В обычные дни завтракал на полчаса раньше, успевая пообщаться с внуками, идущими в школу. После короткой прогулки выезжал на работу (часто подвозил меня до метро). Ровно в 8.30 появлялся в здании ЦК на Старой площади, где его уже ожидали у открытого лифта. Вечером в 20 часов, если не задерживались на работе, опять собирались все вместе «под часами» за столом. После этого – прогулка, «свободное» время, когда можно было пошутить, обменяться мнениями по текущим (но никогда не связанным с работой) вопросам. В 9 вечера, часто тоже все вместе, включая внуков, смотрели программу «Время».
К слову, Суслов требовал от водителя строжайшего соблюдения скоростного режима. Один из охранников Брежнева – Владимир Медведев вспоминал:
«Выезжаем иногда на Можайское шоссе и плетёмся со скоростью 60 километров в час: впереди – скопление машин. Леонид Ильич шутит:
– Михаил, наверное, едет!» (В. Медведев. Грехи Брежнева и Горбачёва. М., 2017. С. 105).
…Помогал ли Суслов делать карьеру детям и ближайшим родственникам? Практически – нет. Осенью 2020 года его сын, Револий Михайлович, мне рассказывал:
«Когда меня рассматривали на должность директора Института радиоэлектронных систем (предыдущий директор оказался слаб), министр обороны Устинов настоятельно попросил меня переговорить на эту тему с отцом. А отец сразу сказал, что было бы лучше, если б я занял место заместителя директора. Я объяснил отцу, почему институт следовало полностью брать в свои руки. Тогда он предупредил, что мы, конечно же, остаёмся родственниками, но чтобы по работе я никогда на него не ссылался, а прикидывался однофамильцем».
Вообще, мало кто из ближайших родственников Суслова сделал большую карьеру. Его дочь Майя даже после защиты докторской диссертации оставалась всего лишь старшим научным сотрудником. Скромную должность занимала в Институте истории СССР и его сводная сестра Маргарита Стерликова. Никак не сказалось родство с Сусловым и на карьере сына его родного брата Павла: Юрий Суслов много лет был всего лишь одним из преподавателей Саратовского университета. Исключение в этом ряду составил зять Суслова – Леонид Сумароков. Он добился больших постов в системе Госкомитета по науке и технике, но, похоже, в основном за счёт своих талантов, а не поддержки тестя.
В 1979 году один из помощников Суслова – Владимир Воронцов утратил чувство меры. Прикрываясь именем шефа, попробовал исключить в очередном собрании сочинений Маяковского все посвящения поэта Лиле Брик. Это была уже не первая, скажем так, шалость Воронцова. В 1960 году он добился запрета на издание второй книги 69-го тома серии «Литературное наследство» с архивными материалами о поэте. А в 1968 году им была продавлена в журнале «Огонёк» статья, противопоставлявшая Лиле Брик другую музу Маяковского – Яковлеву. Каждый раз возникали скандалы, но Воронцов всегда выходил из них сухим. Однако в 1979 году возмущённый провокациями помощника Суслова Константин Симонов смог донести протесты общественности до самого Брежнева. Узнав об этом, Суслов тут же распорядился выпроводить Воронцова на пенсию, несмотря на то что с ним он за несколько десятилетий съел не один пуд соли и вместе организовывал в войну партизанское движение в Ставрополе.
Здоровье и увлечения
Надо отметить, что Суслов какое-то время тщательно следил за здоровьем. Он ведь ещё в юности переболел туберкулёзом. И с тех пор страшно боялся сырости. Не поэтому ли его нередко видели в калошах?!
Суслову было важно оставаться в хорошей физической форме. Он знал, что при росте 190 см ему вредно иметь лишний вес. Сохранился блокнот Суслова. В нём регулярно записывались результаты взвешивания. Так, в 1947 году он весил 75 килограммов, в 1962 году – 78, а в 1970-м – уже 80,5 килограмма. Но такая динамика его не очень радовала.
С возрастом у Суслова появились новые болячки, резко ухудшилось зрение. Возникли проблемы и с сердцем. Суслов придерживался строгой диеты. Как рассказывал его зять Сумароков, ел он мало: чуть-чуть кашки или картофельное пюре и половину котлетки, чай с лимоном и половинку яблока. Вторую половину котлетки Суслов скармливал жившей во дворе собачке.
Однако о скромных запросах в еде знали лишь единицы. А руководители регионов, узнав о намерении Суслова приехать, собирались встречать гостя деликатесами. В 1966 году саратовскому начальству сообщили, что Суслов запланировал поездку в родные края, в частности в Хвалынск. Позже местный журналист Павел Пестравский выяснил:
«Готовились встречать М.А. Суслова за городом, в ресторане «Черемшаны». <…> В просторном зале ресторана были накрыты столы с накрахмаленными скатертями. Накануне в холодильник при кухне был заложен метровый осётр, мясо высшего сорта, икра чёрная и красная, молочная продукция и колбасы местного производства различных сортов – полукопчёные, сырокопчёные, краковская. Яблоки отборные хвалынские, овощи…» (интернет-портал «Sutynews.ru». 2012. 14 февраля).
Каково же было удивление местного начальства, когда они увидели, что московский гость съел только манную кашу и выпил кефир местного производства.
Спиртное Суслов также практически не употреблял. На приёмах специально обученные официанты подливали ему в рюмку, как правило, одну кипячёную воду. Правда, в домашней обстановке он, по словам его зятя, раз в неделю позволял себе один бокал украинского красного вина «Оксамит».
Как одевался Суслов? «Одежда у него была в долгой носке, – рассказывал начальник охраны Суслова Борис Мартьянов. – Дома ходил в брюках и пиджаке. На даче, когда ездили на курорт, надевал спортивные брюки. Была у него вечная папаха «пирожок». Носил старое тяжёлое пальто с каракулевым воротником. Никакие микропорки в обуви не признавал – носил полуботинки на кожаной подошве, ему их на заказ шили в специальной мастерской, приезжал сапожник, мерил ногу и делал. Михаил Андреевич носил их, пока всю подошву не сотрёт».
Вообще, для Суслова была важна не красота, а удобство. Хотя толк в одежде он знал.
«Костюмы на его фигуре, – писал Мартьянов, – сидели превосходно. Рубашки были всегда безупречно свежи и выглажены, в манжетах – золотые запонки с прекрасными русскими камнями, а галстук хорошо подобран. Раньше носил «партийную» фуражку, а последние годы – шляпу, которая ему очень шла».
В отличие от генсека Брежнева Суслов не был любителем охоты. Когда Брежнев понял, что его соратнику ездить в Завидово особого удовольствия не доставляет, он перестал передавать приглашения. Правда, генсек не забывал распорядиться отправить Суслову с нарочным часть трофея – подстреленную уточку или ножку кабанчика.
Зато в конце 70-х Суслов вдруг полюбил хоккей. Он даже иногда выбирался в Лужники, чтобы посмотреть некоторые матчи.
На юге в свои летние отпуска Суслов обязательно каждый день плавал в море. Но, по рассказам начальника охраны, далеко от берега он не отплывал.
Ещё Суслову нравилось на юге играть в волейбол. При нём охранники и детвора из соседних госдач разбивались на две команды. Играл Суслов неважно, но с удовольствием.
А так главным увлечением Суслова всю жизнь были книги. Когда он читал, то обязательно делал пометки.
Выделял ли Суслов кого-то из писателей? Да. Сужу об этом по почте, которая сохранилась в архивах. В 70-е и в начале 80-х Суслову чаще других писали Валентин Катаев и Мариэтта Шагинян. И далеко не всегда их письма носили деловой характер. Тот же Катаев часто касался личных тем.
«Как Ваше здоровье? – писал он Суслову 9 июня 1978 года со своей дачи в подмосковном Переделкине. – Надеюсь, что хорошо. На своё я не жалуюсь: работаю как молодой, только что вышел 6-й номер «Нового мира» с моей новой вещью. Жду отзывов читателей, а на критиков не надеюсь, они меня не жалуют за самыми редкими исключениями…» (РГАНИ, ф. 81, оп. 1, д. 454, л. 69).
Не чурался Суслов и общения с некоторыми художниками. В 70-е годы он несколько раз позировал Илье Глазунову, помогал ему в организации выставок, получении званий и в выпусках альбомов. 19 июня 1980 года Глазунов телеграфировал:
«Глубокоуважаемый дорогой Михаил Андреевич! От всего сердца благодарю Вас за участие в моей судьбе русского советского художника. Благодарю Вас за высокую оценку моего скромного труда. Эта высокая награда окрыляет меня как художника и гражданина и обязывает ещё активнее работать на благо нашей великой родины…» (РГАНИ, ф. 81, оп. 1, д. 454, л. 30).
Благодарен был Суслову и художник Александр Шилов. Осенью 1980 года он подарил ему свой альбом. В ответ Суслов написал:
«Впечатление – прекрасное. Радует яркая, тёплая, сочная жизненность Ваших произведений» (РГАНИ, ф. 81, оп. 1, ж. 455, л. 9).
Но при этом связи Суслова с конкретными писателями и художниками никогда не афишировались.
Вячеслав ОГРЫЗКО
Оставьте первый комментарий