Как «Страна печальная, гористая, влажная» стала Россией…
325 лет назад казачий пятидесятник Владимир Атласов и его отчаянные спутники установили на берегу реки Камчатки поклонный крест, знаменуя присоединение полуострова к России. Тринадцать лет назад законодатели Камчатского края постановили считать 13 июля официальной памятной датой.
Был крест атаманский, стал адмиральским
Выходец из Великого Устюга отправился в путь из анадырского острога на Чукотке зимой 1697 года. Летом атласовская ватага основывает Верхнекамчатский острог, ставший первым постоянным поселением русских людей на Камчатке. Следующую веху атаман оставил на берегу реки Камчатки, водрузив деревянный крест с вырезанной на нём надписью: «215 году (1697 год по григорианскому летоисчислению. – О.Д.) поставил сей крест пятидесятник Володимер Атласов с товарыщи».
…Подлинный атласовский памятник отваге и упорству землепроходцев испытания веками не выдержал, и в 1959 году стараниями энтузиаста морской истории вице-адмирала Григория Щедрина в бытность его командующим Камчатской флотилией ВМФ реликвию удалось воссоздать. Лет через пятнадцать после этого мне довелось интервьюировать этого «личного врага фюрера», как именовала геббельсовская пропаганда советских подводников. Оказалось, что радение о поддержании памяти о свершениях предков едва не привело Героя Советского Союза к «выговору с занесением» по партийной линии.
…Изучая после приезда на Камчатку в немногие часы досуга историю полуострова, вице-адмирал узнал, что от подлинного атласовского креста не осталось и следа. Позднее краевед и журналист Валерий Воскобойников не без горечи поведал моряку, что попытки завести с властями разговор о, так сказать, новом крещении главной реки полуострова встретили жёсткий отпор: нечего, мол, религиозные символы пропагандировать.
У краеведа были в активе только знания о прошлом и энтузиазм. Их плетью перешибить обух непонимания не удавалось. У адмирала же имелось несоизмеримое влияние на областное начальство, подведомственная рабочая сила и то, что именуют материальными ресурсами. Вместе они и добились не всеми понятой тогда цели.
…Через несколько месяцев, получая новое назначение и в связи с этим обходя в Москве многие кабинеты высокопоставленных лиц, Григорий Иванович услышал от одного из весьма весомых военно-морских чиновников: смотрите, на новом месте крестами не увлекайтесь. Оказалось, что кто-то из не по делу бдительных сообщил по инстанциям о сомнительных с точки зрения ГлавПУРа увлечениях флотоводца. Обошлось напутствием, а вообще-то, как выяснилось, речь поначалу шла о вызове на ковёр и неприятных последствиях.
Камчатские ветры над Чёрной речкой
Однажды, пережидая нелётную погоду на вулканостанции городка Ключи, я смог выбраться на моторке к ставшему уже легендарным кресту. У потемневшего с годами памятника нельзя было не вспомнить строки из «Сказок», как называл сам Атласов отчёт о своём походе. Атаман при всей его неизбежной суровости явно был не чужд поэтическому восприятию девственных просторов: «А от устья идти вверх по Камчатке-реке неделю есть гора – подобна хлебному скирду, велика гораздо и высока, а другая близ её ж – подобна сенному стогу… Из нея днём дым идёт, а ночью искры и зарево. А сказывают камчадалы: буде человек взойдёт до половины той горы, и там слышат великий шум и гром, что человеку терпеть невозможно. А выше половины той горы, которые люди всходили, назад не вышли, а что тем людям на горе учинилось – не ведают».
«Сказки» прочли где надо и надолго упрятали в архив. Про самого атамана после гибели Атласова в день казачьего бунта не вспоминали. Вернули его в пантеон российских героев академик Степан Крашенинников и… Александр Сергеевич Пушкин!
…О Пушкине известно в наши дни всё или почти всё. Одна из не нашедших полного объяснения пусть не главных, но примечательных загадок в том, что за несколько недель до последнего шага к смертельному барьеру на Чёрной речке отечественный гений вдруг взялся за обстоятельное чтение объёмистого труда Степана Крашенинникова «Описание земли Камчатки», начав свои заметки о нём безупречными по отточенности словами: «Камчатка – страна печальная, гористая, влажная…»
Кстати сказать, у Крашенинникова слова «печальная» в описании полуострова нет. Однако Пушкин не только использует его, но и ставит на первое место. Это, пожалуй, находка из категории провидческих. Попробуйте перемешать три прилагательных по-своему, в другом порядке, и тут же убедитесь, что избранный поэтом – единственно верный! А дальше: «Ветры почти беспрестанные обвевают её. Снега не тают на высоких горах…» Первые строки просто скопище сверхъёмких определений, справедливость которых лично я проверил на себе за дюжину лет, проведённых в краю океана и морей, вулканов и гейзеров, циклонов и пурги.
Между тем само слово «Камчатка» и прежде отнюдь не было для поэта абстрактным определением края света. Книга Крашенинникова до сих пор поблёскивает золотыми буквами названия на корешке в одном из шкафов библиотеки Царскосельского лицея. «Смуглый отрок», как именовала поэта Анна Ахматова, за годы учёбы не мог хотя бы не пролистать его, разглядывая при этом дивные гравюры, запечатлевшие «другую жизнь и берег дальный»…
Но вот лицей позади, и друг поэта Фёдор Матюшкин отправляется в кругосветное плавание на шлюпе… «Камчатка». Командовать экспедицией назначен Василий Головнин, прославившийся к тому времени своей первой кругосветкой, во время которой он был захвачен японцами на Курилах и написал после освобождения книгу о Стране восходящего солнца и о без малого трёхлетних приключениях и мытарствах в плену. Попасть в экипаж шлюпа сугубо сухопутному тогда Матюшкину удалось по рекомендации директора лицея Егора Антоновича Энгельгарта. В его доме бывали и Головнин, и Пушкин, так что поэт вполне мог услышать из уст мореплавателя рассказы о его странствиях.
Романтичная камчатская паутина продолжала сплетаться вокруг Пушкина. Есть версия, что он побывал в Кронштадте в день отплытия «Камчатки», чтобы проводить Матюшкина в опасный путь. В этом случае слово на борту шлюпа ещё прочнее впечаталось в подсознание. А друга Пушкин не забывал. Уже в Михайловской ссылке он написал стихотворение с хрестоматийно знаменитыми ныне строками: «Сидишь ли ты в кругу своих друзей, / Чужих небес любовник беспокойный? / Иль снова ты проходишь тропик знойный / И вечный лёд полуночных морей?»
Пушкин, должно быть, так и не узнал, что его вопрос был не только риторическим, но и провидческим. Шлюп «Кроткий», на борту которого «волн и бурь счастливое дитя», как назвал поэт Матюшкина в том же стихотворении, отправился в августе 1825 года во вторую свою кругосветку. 19 октября – в лицейскую годовщину и в день появления обращённых к другу строк и впрямь находился близ северного тропика, а может быть, даже и пересекал эту незримую, но мистическую черту в океане. И в этом плавании, и в предыдущем Матюшкин своими глазами видел берега Камчатки, ступал по её земле.
Воспоминания о путешествии друга не могли не всплывать в дни поздних дружеских встреч. Кто рискнёт поручиться, что о том не заходила речь в часы последнего разговора поэта и моряка 8 ноября 1836 года на именинах лицеиста Яковлева?! Обращение к другой эпохе, к дикой, необузданной природе далёкого полуострова, к неоднозначным, но и неординарным характерам тех, кто первым вышел к тихоокеанским волнам, могло оказаться хоть временным, но всё же противоядием от интриг и клеветы!..
Случаю было угодно, чтобы одним из представителей рода человеческого, удостоившегося внимания пушкинского гения в последние дни жизни поэта, оказался именно Владимир Атласов, поход которого описал Крашенинников. Пушкин назвал его камчатским Ермаком.
Вслед за Пушкиным
После трагедии на Чёрной речке ни Камчатка, ни её открыватели российских литераторов первого ряда почти не привлекали. Одним из немногих обращений к её чудесам стал роман Николая Некрасова «Три страны света», написанный в соавторстве с Авдотьей Панаевой.
Оказавшийся перед необходимостью самому заполнять страницы основанного Пушкиным унаследованного журнала «Современник» автор поэмы «Кому на Руси жить хорошо» воспользовался «Описанием земли Камчатки» для некоторых страниц и поныне не потерявшего привлекательности авантюрного повествования.
Чуть-чуть затронул грозную природу полуострова Алексей Толстой в «Гиперболоиде инженера Гарина». Кое-какой развесистой клюквы блистательный беллетрист избежать не смог. Чего стоит только страница с рассказом одолевшего дебри мальчика о диких кошках размером с телёнка. Не обошёлся классик и без другого ляпа, несколько раз упоминая о кедрах, которые на Камчатке не росли и не растут. Не было в пору написания романа на полуострове и сосен. Их стали высаживать гораздо позже. Но талант способен прикрывать многие огрехи. Роман читают до сих пор и будут читать ещё долго хотя бы потому, что стремление к завоеванию всемирного господства то и дело всплывает и на уровне отдельных личностей, и в масштабе сверхдержав.
…Нельзя не припомнить роман Александра Борщаговского «Русский флаг» об обороне Петропавловска-Камчатского в пору Крымской войны, когда англо-французская эскадра атаковала город. Попытку японцев захватить полуостров отобразил Валентин Пикуль в романе «Богатство». Первая публикация, увы, не обошлась без той самой клюквы, что на самой Камчатке многих искренне рассмешило.
Особый и ни с чем не сравнимый вклад принадлежит прозаику и поэту Сергею Маркову, создавшему серию книг о российских открывателях неведомых прежде просторов, земель и морей.
Были попытки рассказать о полуострове у писателей-дальневосточников. К наиболее удачным стоит отнести явно недооценённый роман рано ушедшего из жизни Арсения Семёнова «Землепроходцы». На самом полуострове появилось ещё произведение под обязывающим названием «Атаман», но в приметный фонд даже местного значения оно явно не вошло. Словом… не дождалась ещё Камчатка писателей, которые стали бы её бесспорным, «золотым» достоянием, как это удалось Николаю Задорнову с его дальневосточными романами в Хабаровске, Василию Белову в Вологде или Валентину Распутину в Иркутске.
Всё впереди?
Потомок «камчатского Ермака»
Причуды истории вообще и литературной истории в частности неисчислимы. Случаю угодно было, чтобы автор «Обломова» Иван Гончаров, возвращаясь через Сибирь в Санкт-Петербург после участия в миссии адмирала Путятина, нашёл в пути поддержку прямого потомка «камчатского Ермака».
…Моё знакомство с профессором Арктического и Антарктического института, доктором геолого-минералогических наук Иваном Паисьевичем Атласовым, состоявшееся без малого полвека назад, смело отнесу к чудесам града Петрова на Неве.
Узнав о моём интересе к его пращуру, профессор снял с полки гончаровский «Фрегат «Паллада», раскрыл страницу с закладкой и прочёл вслух: «Товарищи мои… уехали вперёд, оставив мне чаю, сахару, даже мяса, и увезли с тюками мою постель, бельё и деньги. Через полчаса после моего приезда воротился князь Оболенский, встретивший на дороге исправника. Последний (г-н Атласов, потомок Атласова, одного из самых отважных покорителей Камчатки) был так добр, что нарочно ездил вперёд заготовить нам лошадей. С следующей станции можно, хотя с нуждою, ехать в телеге…»
Семидесятичетырёхлетний в то время собеседник отложил книгу и извлёк из шкатулочки старинную фотографию офицера в мундире с аксельбантами. «Это мой дед Ксенофонт Петрович Атласов, – сказал профессор. – Судя по словам Гончарова, он писателю немало помог в пути. Вот на другой странице: «В Алданском селении мы застали исправника К.П. Атласова: он немного встревожился, увидя, что нам троим, с четырьмя людьми при нас и для вьюков, нужно до восемнадцати лошадей… Мы остались тут ночевать; утром… пошли поблагодарить исправника, но его уже не было… На третьей станции мы встретили его на самой дурной части дороги. «Всё готово, – сказал он, – везде будут лошади», – и, не отдохнув получаса, едва выслушав изъявления нашей благодарности, он вскочил на лошадь и ринулся в лес, по кочкам, по трясине, через пни, так что сучья затрещали».
Внук исправника Иван окончил в Якутске реальное училище и вскоре попал по мобилизации в армию Колчака. Наспех собранное пополнение на фронт идти не желало, охотно слушало большевистских пропагандистов и в конце концов взбунтовалось.
За грамотность Атласова солдаты направляют представителем гарнизона в революционном штабе, а потом… он оказался в ЧК, правда, не в роли подследственного, а… на должности коменданта. Как это всё произошло, Иван Паисьевич и сам не смог понять, и мне не смог объяснить. Волны времени носили людей без спросу, поднося то к одному берегу, то к другому. Иные шли в конце концов ко дну или становились к стенке. Атласов счастливо избежал ловушек эпохи и неожиданно получил направление в Петроград в военно-топографическую школу. Потом университет в Томске и десятилетия экспедиций, резюмируя итоги которых коллеги в юбилейной статье констатировали: «В Орулганском хребте, о котором до работ И.П. Атласова мы ничего не знали, открываются в 1932 году… десятки полиметаллических и медных месторождений».
Рудознатцы прошлого искали то, что возвышенно именуют сокровищами недр по им одним ведомым наземным признакам. Но разобраться, почему выход рудных жил или пластов оказался именно здесь, им было не под силу. Атаман шёл в свои походы поверху. Профессору Атласову удалось заглянуть далеко вглубь. «Тектоническая карта Арктики и Субарктики», созданная под его руководством, после первой же публикации была признана в международных геологических кругах первопроходческим и фундаментальным в этой области трудом!
Ни на Камчатке, которую присоединил к России его пращур, ни в Великом Устюге его фамилию не увековечили, но зато в палеонтологические справочники она внесена навеки. Сибирские геологи назвали в честь потомка землепроходцев ископаемый силурийский коралл и два вида кембрийских трилобитов. Рискну предположить, что на свершения ему в какой-то степени повезло не меньше, чем предку-атаману.
Олег ДЗЮБА
Стихи в тему
Константин Симонов, главный редактор «ЛГ» в 1950–1954 годах
Поручик
Уж сотый день врезаются гранаты
В Малахов окровавленный курган,
И рыжие британские солдаты
Идут на штурм под хриплый барабан.
А крепость Петропавловск-на-Камчатке
Погружена в привычный мирный сон.
Хромой поручик, натянув перчатки,
С утра обходит местный гарнизон.
Седой солдат, откозыряв неловко,
Трёт рукавом ленивые глаза,
И возле пушек бродит на верёвке
Худая гарнизонная коза.
Ни писем, ни вестей. Как ни проси их,
Они забыли там, за семь морей,
Что здесь, на самом кончике России,
Живёт поручик с ротой егерей…
Поручик, долго щурясь против света,
Смотрел на юг, на море, где вдали –
Неужто нынче будет эстафета? –
Маячили в тумане корабли.
Он взял трубу. По зыби, то зелёной,
То белой от волнения, сюда,
Построившись кильватерной колонной,
Шли к берегу британские суда.
Зачем пришли они из Альбиона?
Что нужно им? Донёсся дальний гром,
И волны у подножья бастиона
Вскипели, обожжённые ядром.
Полдня они палили наудачу,
Грозя весь город обратить в костёр.
Держа в кармане требованье сдачи,
На бастион взошёл парламентёр.
Поручик, в хромоте своей увидя
Опасность для достоинства страны,
Надменно принимал британца, сидя
На лавочке у крепостной стены.
Что защищать? Заржавленные пушки,
Две улицы то в лужах, то в пыли,
Косые гарнизонные избушки,
Клочок не нужной никому земли?
Но всё-таки ведь что-то есть такое,
Что жаль отдать британцу с корабля?
Он горсточку земли растёр рукою:
Забытая, а всё-таки земля.
Дырявые, обветренные флаги
Над крышами шумят среди ветвей…
«Нет, я не подпишу твоей бумаги,
Так и скажи Виктории своей!»
——————————
Уже давно британцев оттеснили,
На крышах залатали все листы,
Уже давно всех мёртвых схоронили,
Поставили сосновые кресты,
Когда санкт-петербургские курьеры
Вдруг привезли, на год застряв в пути,
Приказ принять решительные меры
И гарнизон к присяге привести.
Для боевого действия к отряду
Был прислан в крепость
новый капитан,
А старому поручику в награду
Был полный отпуск с пенсиею дан!
Он всё ходил по крепости, бедняга,
Всё медлил лезть на сходни корабля.
Холодная казённая бумага,
Нелепая любимая земля…
1959 год
Особенность литературного вдохновения в том, что оно не всегда в дружбе с реальностью. На самом деле англо-французская эскадра, явившаяся на Камчатку летом 1854 года, встретила в Авачинской бухте не роту и хромого поручика, а недавно прибывшие туда фрегат «Аврора» и транспорт «Двина», доставивший на Камчатку около 350 солдат. Общая численность участников событий с русской стороны вместе с добровольцами составляла немногим менее тысячи человек. Командовавший союзниками адмирал Дэвин Прайс был столь усугублён крахом надежд на лёгкую победу, что покончил с собой.
Обороной руководил камчатский губернатор, генерал-майор Василий Завойко. Без поручика, однако же, не обошлось. В этом чине пребывал специалист по фортификации Константин Мровинский, ведавший возведением укреплений. Его внук Евгений Мравинский (фамилия позднее была изменена) стал знаменитым дирижёром, народным артистом СССР, Героем Социалистического Труда, лауреатом Сталинской и Ленинской премий…
Симонов побывал на Камчатке в 1960-е и был весьма удивлён, узнав о реальных обстоятельствах сражения 1854 года. На встрече с редакцией «Камчатской правды» он говорил, что непременно вернётся к теме. К сожалению, выполнить обещание ему не довелось.
Оставьте первый комментарий