Каждый год в августе тема распада СССР становится одной из самых острых в общественных дискуссиях. Уже тридцать лет. И так, можно не сомневаться, будет и впредь. Августовские события 1991 года, создание и разгром ГКЧП стали исторической вехой. А вопрос «что вы делали 19 августа?» своего рода паролем. По сути, участниками тех событий в большей или меньшей степени стали все граждане СССР. Некоторых из них мы спросили, как они оценивают произошедшее сегодня.
Николай Стариков,
в 1991 году – студент Ленинградского инженерно-экономического института им. Пальмиро Тольятти
Никакого путча не было
В 1991 году я был молодым человеком, распропагандированным перестроечной печатью и западными «голосами». Сейчас я спокойно отношусь к радикализму молодых, понимаю, как эти взгляды потом будут меняться с накоплением жизненного опыта и знаний в истории, экономике и политике. А тогда я был на стороне Ельцина и не представлял, чем обернётся движение к той самой демократии, о которой нам сегодня так много твердят зарубежные «партнёры».
Сегодня я понимаю, что события августа 1991 года были инсценировкой, розыгрышем, «междусобойчиком» и игрой втёмную, когда Горбачёв и ГКЧП договорились изобразить «доброго» и «злого» следователя. Горбачёв отвёл себе роль «доброго следователя», который должен был вроде как находиться в заточении. А работу по наведению порядка должен был проделать ГКЧП. Часть членов ГКЧП действовала искренне, они видели, что подписание Союзного договора ведёт к дезинтеграции государства. Но действия ГКЧП и привели к такой дезинтеграции – желавшие спасти СССР оказались в роли его могильщиков. Заявив о наведении порядка в стране, они ничего для этого не сделали, даже Ельцина не арестовали. Как сейчас официально признали руководители спецгруппы «Альфа», она выдвинулась для ареста Ельцина, но приказ так и не поступил. На фотографиях 1991 года – танки и десантники вокруг Белого дома, их прислал ГКЧП, но не для ареста Ельцина, а для охраны здания. И о каком «путче» тогда можно говорить?
Мы видели, как заведённая толпа зачем-то напала на мобильный патруль, который ехал вообще не в сторону Белого дома. В ходе столкновения погибло три человека, но военные, находившиеся в БТР, атакованном митингующими, были оправданы. Они действовали по Уставу – а что должен был делать военнослужащий, если кто-то открывает люк, пытаясь залезть в его боевую машину?
Со стороны ГКЧП не последовало никаких действий в отношении не подчинившихся его указам, в отношении политических оппонентов. Никаких действий, выходящих за рамки своих собственных служебных функций, участники ГКЧП тоже не предприняли. Это был не путч. Была – преступная слабость, помноженная на желание Горбачёва остаться в стороне, плюс действия внешних сил. В итоге реальная власть перешла к Ельцину, хоть он был всего лишь главой одной из союзных республик. А дальше уже его личные качества привели к тому, что через несколько месяцев СССР был уничтожен. Вместо того чтобы воспринять власть Горбачёва и на волне своей популярности сохранить страну и единство, Ельцин, движимый мелкотравчатыми, узкоэгоистическими и не подобающими серьёзному политику интересами, решил выплеснуть Горбачёва как президента несуществующей страны и для этого ликвидировать Союз. Но Горбачёв был президентом СССР, Конституция обязывала его сохранять целостность государства. И после того как в декабре 1991 года Ельцин, Кравчук и Шушкевич подписали нелегитимный и юридически ничтожный документ о роспуске Союза, Горбачёв должен был остаться на посту и арестовать путчистов. Или – погибнуть с оружием в руках. Вместо этого он тихо ушёл, юридически и морально повторив судьбу Николая II.
Возвращаясь к августу 1991 года, напомню, что Украина заявила о независимости 24 августа, сразу после ГКЧП. Но армия, закон, порядок – всё было на стороне законной власти. Не случилось бы и объявления независимости Украины, если бы в Киеве знали, что сильный федеральный центр такого не потерпит. Напомню, что в 1917 году, при Временном правительстве, тогдашняя Верховная рада тоже объявила об отделении Украины от России.
В случае с ГКЧП попытка сохранения СССР привела к его крушению, потому что осуществляли эту попытку либо предатели вроде Горбачёва – а я считаю его напрямую причастным к ГКЧП, – либо чиновники, не рискнувшие двинуться на миллиметр дальше горбачёвских инструкций. Свидетельство тому – прилёт «заговорщиков» к Горбачёву с вопросом: «Нас называют путчистами, но ведь мы действовали по согласованному с вами плану!..» А их там же, у Горбачёва, и арестовали. То есть, по сути, никакого путча не было, и пора прекратить эти разговоры о «государственном перевороте».
Николай Сванидзе,
в 1991 году – комментатор программы «Вести»
Гэкачеписты не были готовы к большой крови
19 августа 1991 года мы с женой и сыном были в Ленинграде. Светлана Сорокина устроила нам номер в гостинице, что по советским меркам – огромная услуга. Это был мой первый нормальный отпуск за несколько лет, мы предвкушали, как будем гулять по Невскому, ходить по музеям. Но утром 19 августа позвонила тёща – в Москве танки. Мы поменяли билеты и на поезде поехали в столицу. Помню, ехал с нами в купе дядька, по виду простой работяга. «Надо Ельцина защищать!» – сказал он. Для меня, думавшего так же, этот разговор с попутчиком стал своего рода маленьким социологическим исследованием.
В Москве я завёз семью домой и поехал на 5-ю улицу Ямского поля, где в кабинете начальника «Вестей» Олега Добродеева собрались коллеги. Сомнений в позиции ни у кого не возникло – наша компания создавалась как демократическая, и мы сразу восприняли ГКЧП в штыки. А эфир уже был закрыт по распоряжению гэкачепистов, и работать приходилось в подпольных условиях, причём в буквальном смысле – Юра Ростов, например, делал проельцинские выпуски «Вестей» в подвале, потом кассеты развозили по стране. Использовали и факс – тогдашнее главное достижение коммуникационной техники.
Из редакции мы большой компанией направились к Белому дому. Люди устроили живое оцепление, все ждали штурма, время от времени появлялись сообщения, что вот-вот подойдёт спецназ. Страха не чувствовали – скорее, всеми овладело какое-то особое возбуждение. В стране только-только начались долгожданные перемены, коммунисты уходили, к ним было всеобщее нетерпимое отношение – не к рядовым коммунистам, конечно, а к правящей партийной верхушке. Это была, я бы сказал, антипопулярная партия. Люди хотели жить нормальной жизнью – и вот опять пришли «товарищи», желающие сохранить всё как есть. Но уже никто не хотел, чтобы «товарищи» руководили страной. Мы знали, нас – большинство, а значит, и победа будет за нами. Это был тот редкий момент, когда настроения интеллигенции и настроения народа совпадали.
Уже сам состав ГКЧП показывал бесперспективность их затеи. Вице-президент Янаев не выглядел лидером, всем заправляли силовики во главе с председателем КГБ Владимиром Крючковым, а КГБ в то время – самая эффективная силовая структура. Остальные играли роль статистов, премьер Павлов беспробудно пил, не был центральной фигурой и министр обороны маршал Язов – потом он называл себя старым дураком и сожалел, что пошёл за путчистами.
Они хотели сохранить СССР в его прежнем виде, без всяких изменений и реформ. Но за десятки лет бесконтрольной абсолютной власти КПСС настолько деградировала, что её высшие функционеры уже не были способны даже на элементарную инициативу. Такой вот «естественный отбор» наоборот… Кроме того, гэкачеписты понимали, что применение силы приведёт к большой крови и гражданской войне, и они оказались не готовы к насилию. Но главное – страна за ними не пошла. Воздух уже был другой, да и СССР фактически перестал существовать в прежнем виде – так, в референдуме о сохранении Союза не участвовали шесть республик.
Я бы не сказал, что в 1991 году весь народ был настроен демократически, но что точно – народ был настроен антикоммунистически. Среди защитников Белого дома мы видели людей самых разных, порой диаметрально противоположных взглядов – и демократов, и националистов, и анархистов, но все были едины в том, что жить так дальше нельзя и коммунисты больше не должны управлять государством.
Сегодня можно слышать о «плохих девяностых» – думаю, здесь сработало отношение людей к Ельцину в последние годы его президентства, сказалась и нынешняя направленная пропаганда. Жалеют о развале Союза, но тогда, в 1991 году, исчезновение СССР прошло практически незамеченным для большинства, и только через пару лет, когда реформы Ельцина – Гайдара спасли страну от голода, люди вспомнили, что Советского Союза больше нет.
Сейчас многие, особенно молодые люди, уже и понятия не имеют, что такое ГКЧП, кто-то путает события августа 1991 года с событиями октября 1993 года. Увы, не сбылось многое, о чём мы тогда мечтали. Но день поражения ГКЧП стал днём рождения российской нации. Мы осознали себя не безмолвствующей толпой, не покорной любому окрику «массой», а народом.
Это – главное.
Михаил Погребинский,
в 1991 году – депутат Киевского горсовета
Я сожалею о том, что произошло потом
В 1991 году я был депутатом первого демократически избранного Киевского городского Совета, разделённого между коммунистами и демократами, при этом в демократической половине насчитывалось примерно поровну либералов и националистов, с которыми мы вместе выступали против коммунистов.
Известие о ГКЧП я встретил в Литве, в Друскининкае, где отдыхал с друзьями. 19 августа ещё ничего не было ясно, а спикер литовского сейма Ландсбергис говорил об этом так трагически, как будто завтра начнутся похороны миллионов людей. 20 августа я засобирался домой, хотя не был уверен, что в Киеве меня не встретят как врага коммунистов, ведь я был одним из лидеров демократической коалиции. Но, пока мы доехали, путч уже провалился.
Я, как и российские демократы, понимал, что победа ГКЧП стала бы возвращением к коммунистическому прошлому, от которого мы только начали избавляться. Но за эти тридцать лет я поменял свои представления о том, что хорошо, а что плохо. Сожалею не о провале ГКЧП, а о том, что произошло после этого. Я был сторонником идеи, что каждый народ – в том числе и украинцы – заслуживает право на создание собственного государства. Но то, что получилось из этой попытки, меня не просто огорчает, а выталкивает во внутреннюю эмиграцию.
Мы с коллегами-демократами в Киеве почти два года были союзниками националистов. Но потом стало ясно, какую линию на отрыв от России ведёт Кравчук. Были надежды, что Кучма поменяет эту линию, я даже участвовал в его избирательной кампании и помогал ему стать президентом. Но все эти тридцать лет постепенно, пусть скачками да с маленькими шажками, шла реализация идеи поэта Миколы Хвилевого (большевика, между прочим) «прочь от Москвы». Это могло быть в более мягкой форме, как у Кучмы с его «Украина не Россия», или жёстко, как при Ющенко. Но уже после первого майдана 2004 года, и тем более после майдана-2014 стало понятно, что это будет идти только по нарастающей. Кравчук, Кучма, Ющенко, Янукович, Порошенко – все работали в этом направлении. Конечно, и Кучма, и тот же Янукович уделяли больше внимания экономике, и, кстати, не без успеха. Но пусть даже по большей части президенты Украины были выходцами с востока страны – на деле они проводили навязываемую националистами политику «ухода от России», и сейчас в общественных дискуссиях весьма рискованно призывать к сближению с Москвой.
Владимир Зеленский, казалось бы, был антиподом Порошенко, но очень быстро стал его политической копией. Да, Зеленский – еврей, выходец с востока Украины, и его предвыборная программа обещала совсем другое. Но он будет делать то, чего требуют от него националисты, и во главе угла останется та же идея – «подальше от России». Логика тут простая: пусть Украина зависит от США, от ЕС, да от кого угодно, но только чтобы она не была с Россией, даже ценой экономической катастрофы и обнищания народа. А даже по данным проамериканских исследователей, сейчас на Украине недоедает примерно 10 миллионов человек! Мы оказались единственной постсоветской страной, не достигшей за эти тридцать лет даже уровня ВВП 1991 года. Это – при немалом экономическом потенциале, с которым Украина вышла из Союза в 1991 году.
Конечно, ко Дню независимости в Киеве пройдёт военный парад, и политики опять будут говорить, что «мы воюем с Москвой». Спросишь у такого: ты и в самом деле думаешь, что мы воюем с Россией уже семь лет и она никак не может нас победить? Молчит. А потом опять начинает ту же песню: Украина воюет с Россией. Но большая часть украинцев понимает, что благодаря такой политике страна уже потеряла почти 12 миллионов человек и немалую часть своей территории. Растёт безработица, растут тарифы на коммунальные услуги при мизерных пенсиях и пособиях. На днях женщина, продававшая на киевском рынке овощи, которые она выращивает на своём огороде, в сердцах сказала мне: «Они там пускают миллионы на военные парады, а у нас с мужем пенсии такие, что если бы не огород, мы бы умерли с голоду».
ГКЧП ускорил развал огромной страны. Но можно не сомневаться: без согласия (и даже инициативы) Москвы ни Украина, ни какая-то другая республика не рискнула бы требовать независимости. Был ли реален вариант появления некоего единого Славянского Союза России, Украины и Белоруссии? Не думаю. Ельцин не был политиком, способным к стратегическому мышлению, он решал свои задачи – ему надо было убрать от власти Горбачёва даже ценой ликвидации СССР, что и было сделано в Беловежской Пуще. Уж если нельзя было сохранить Союз (а я считаю – нельзя), то решить проблемы Крыма, коридора в Калининград и ряд других вполне можно было. Но даже этого Ельцин не удосужился сделать.
Борис Надеждин,
в 1991 году – заместитель председателя Долгопрудненского горсовета
Есть выбор – это уже демократия
Утро 19 августа 1991 года застало меня в Костромской области, где я, тогдашний зампред Долгопрудненского горсовета, проводил отпуск. И вот еду я в своей «копейке», включаю радио – а там «пьеса». Что-то про Горбачёва в Форосе, про какой-то ГКЧП. Вот, думаю, бред! Переключаю на другой канал – та же «пьеса». Заехал в ближайший райцентр, нашёл райисполком, спрашиваю у председателя, что случилось в Москве. А он руками разводит: мол, сами не знаем, у нас тут в одном здании справа – райисполком, он за Ельцина, а слева – райком, он за ГКЧП. Но, говорит, мы нормально общаемся, ждём, как в Москве сложится – кто победит, за того и будем. Звоню в Долгопрудный. Мне говорят: срочно возвращайся. Еду, по дороге обгоняю танки. Райкома КПСС в Долгопрудном никогда не было, он размещался в Мытищах, но у нас всё равно случилась с коммунистами «битва за ксерокс». Дело в том, что на весь Долгопрудный был всего один ксерокс, стоявший в приёмной горсовета. Коммунисты хотели размножать указы ГКЧП, а демократы – указы Ельцина. Победила молодость: моя сотрудница отбила ксерокс у старого коммуниста и притащила аппарат в кабинет, где мы, демократы, окопались. Из Долгопрудного возили в столицу каменные блоки для баррикад у Белого дома, выставляли посты на Дмитровском шоссе, сообщали в Белый дом о передвижениях войск.
Ещё 20 августа нельзя было сориентироваться, чья возьмёт. Мы поняли, что побеждаем, когда в Москве вышли на улицу сотни тысяч людей и стало ясно, что армия не станет стрелять в народ. Это было уже после трагической гибели троих ребят. Никто ничего не боялся, и, наверное, не я один ощущал тогда дикий драйв. 21 августа, когда гэкачеписты сдались, возникло ощущение эйфории, новой жизни в новой стране.
А потом начались «разборки» – кто был с демократами, а кто с ГКЧП. Создали соответствующую комиссию по линии Верховного Совета, мне поручили возглавить эту комиссию в Долгопрудном. И вот ко мне, 28-летнему парню, приходит директор огромного предприятия, человек в возрасте далеко за пятьдесят, весь в геройских звёздах да орденах. И начинает объяснять, что он не виноват, что такая была система, что он, как директор оборонного предприятия, обязан выполнять приказы начальства из министерства и он раскаивается, а вообще он, конечно, за демократию. А я вижу в его глазах – тридцать седьмой год, вот сейчас соберётся «тройка», и его расстреляют. Страх оставался в генах у этих людей. А я смотрел на них и думал: слава Богу, что кровь не пролилась. И написал «наверх» справку: мол, все – за демократию.
Уверен, решающий вклад в развал СССР внес не Горбачёв, не Ельцин с Шушкевичем и Кравчуком, а ГКЧП. Именно после краха августовского путча система стала необратимо разваливаться. Гэкачеписты с трясущимися руками не отдали силовых приказов – и в республиках поняли, что можно разбегаться, никому ничего за это не будет.
Да, плодами победы над коммунистическим режимом воспользовались самые разные, в том числе и нечистоплотные люди. Да, в 90-е была разруха, но виноват в этом не Ельцин, а коммунисты, которые привели страну к распаду. Многие стали разочаровываться в демократии. Но проблема не в демократии, а в крушении советского строя и плановой экономики, а также в низких ценах на нефть. А когда заработали институты рыночной экономики и демократии да и цены на нефть выросли – жить стало полегче, чем и воспользовался Путин в нулевые годы.
Есть два фундаментальных фактора, отличающие нынешнюю ситуацию от ситуации распада СССР. Первое – у нас рыночная экономика. Да, есть коррупция, несправедливость – но уже нет пустых прилавков. Да, цены растут, и пельмени опять подорожали, но – они есть, и государство худо-бедно поддерживает бедных. Второе – у нас какая-никакая, а многопартийность. Конечно, есть «партия власти» и неравные условия выборов. Но в бюллетенях значится не только Роднина от ЕР, но и Надеждин от СР, а не только единственный кандидат от КПСС. У людей есть выбор – это уже демократия.
Как интересно! Хотя не соглашусь, что не было ГКЧП. Было! Правда, действительно, не подготовились люди. И хорошо!