АЛЕКСАНДР МОРОЗ: «ГКЧП НЕ МОГ ПОБЕДИТЬ»

Крупный украинский политик о событиях 1991 года и причинах распада страны.

Некоторые высказывания героя интервью представляются весьма спорными, однако дополняют картину событий тридцатилетней давности и многое объясняют в настроениях украинского общества того времени. А позиция властей и населения Украины в значительной степени определила ход истории.

– Чем запомнилось вам 19 августа 1991 года?

– События, произошедшие в этот день, стали неожиданностью для всех, и для меня в том числе. Было сложно предположить, что в руководстве СССР есть люди, способные на такую авантюру.

Утро началось с сообщения о создании ГКЧП, что не могло не вызвать тревоги. Я собирался в отпуск, но пришлось ехать на работу в Верховный Совет УССР.

Ближе к концу дня мне стало понятно, что ситуация абсурдная, что власть не может бороться за власть, не может бороться сама с собой! А значит, нам чего-то недоговаривают. Я подготовил проект заявления ЦК КПУ по вопросу ГКЧП и утром следующего дня пошёл с этим документом к руководству Компартии Украины. На месте был первый секретарь ЦК Гуренко. Я предложил на рассмотрение свою версию заявления, суть которой – дистанцироваться от «царских игр» центральной власти. Объяснил, что это плохо закончится для страны. Я считал важным показать, что мы, коммунисты Украины, занимаем по отношению к ГКЧП критическую позицию. Я боялся, что может пролиться кровь. Я оставил текст проекта, а через день ЦК КПУ сделал своё заявление – весьма малосодержательное и невнятное. Позже оно стало поводом для преследования ни в чём не повинных рядовых коммунистов.

Я считал, что в авантюре с ГКЧП принимает участие Горбачёв. И по реакции Гуренко понял, что он говорил с ним по телефону. Позже я убедился, что подозрения мои не беспочвенны.

Когда картинно измождённый Горбачёв возвратился в Москву, стали говорить, что его изолировали на даче в Форосе, отключили от связи. Предположим, что его кабинет отключили, но ведь там стояли на рейде два сторожевика. Я оказался на таком корабле в 1994 году и смог ознакомиться с его системой связи – оттуда можно было связаться с любой точкой мира…

История с «изоляцией» лишь одно из подтверждений, что авантюра с ГКЧП – беспомощная попытка власти противостоять центробежным процессам.

Всё это выглядело глупо и унизительно. И сценарий они разработали бездарный.

– Почему ГКЧП продержался всего три дня?

– ГКЧП не мог победить, потому что подобный исход противоречил логике исторического процесса. Члены ГКЧП утратили связь с реальностью, не понимали, что представляет собой жизнь в стране.

Они были неспособны что-либо противопоставить «параду суверенитетов». И когда Горбачёв рассуждает сегодня о планах подписания нового Союзного договора, это выглядит неубедительно. Я уверен, что изначально никто не собирался подписывать новый Союзный договор.

– Вы согласны с утверждением, что действия ГКЧП предопределили распад СССР?

– Нет, процесс распада зарождался намного раньше, имел глубокие корни, а ГКЧП только поставил точку. Следствием этих же процессов стали и события 24 августа, когда Верховный Совет УССР принял Акт о независимости.

В наши дни нередко можно услышать издевательские нотки в отношении украинской «незалежности» от российских политиков, журналистов, в том числе Скабеевой и Соловьёва. Но я хочу спросить у этих людей, они что, забыли, как сами рукоплескали Ельцину, как россияне его поддерживали? Как одобряли его действия в 1991 году? Неужели они полагают, что мог возникнуть СНГ вместо СССР без воли на то России?

Декларация о суверенитете России принята 12 июня 1990 года, Акт о независимости Украины – 24 августа 1991-го. Я спрашиваю, а от кого Россия отделялась? А теперь мы слышим претензии к республикам Союза, что они отделились. Но ведь Россия и её руководители всё начали!

– Что происходило в Киеве после возвращения Горбачёва в Москву?

– Горбачёв возвратился в Москву, и стало понятно, что это конец комедии. Нужно было решать, что делать дальше, и мы 24 августа в Верховной раде приняли Акт о независимости и предоставили возможность решить судьбу Украины народу, назначив на 1 декабря референдум. Но я уже не сомневался, что логическим завершением этого процесса станет распад СССР.

Не знаю, рассказывал ли вам Леонид Кравчук, как он, находясь в Беловежской Пуще, общался с Горбачёвым по телефону. Тот спросил: «Но вы же не разрушите Советский Союз?» На что Кравчук ответил: «А что я могу сделать, ведь больше 90% населения УССР проголосовало за независимость?»

26 октября была создана Социалистическая партия Украины, которую я возглавил.

– Это был своеобразный протест против нового курса страны?

– Это был мой протест против дискриминации рядовых членов Коммунистической партии.

Я давно считал необходимым реформировать Компартию УССР. И после запрета её деятельности решил, что назрела необходимость создания новой структуры. Но неправильно было бы видеть в нас наследников коммунистов. На съезде, который прошёл задолго до референдума, мы поддержали Акт о независимости Украины.

– Решения, принятые в Беловежской Пуще, стали для вас неожиданностью? Как вы к ним отнеслись?

– Беловежские соглашения стали закономерным итогом предшествующих событий. Считаю, что винить кого-то персонально – Ельцина, Кравчука или Шушкевича – абсолютно неверно. Уже ничего нельзя было изменить.

Собрались субъекты, образовавшие СССР в 1922 году, Кравчук приехал с итогами референдума, на котором более 90% граждан решили, что Украина должна стать независимой. Другой вопрос, что благие намерения были использованы для создания криминализированного государства. Но это уже отдельная тема.

– Вы согласны с утверждением Леонида Кравчука, что СССР держался на страхе?

– СССР держался на управлении КПСС. Пока партия выполняла свою функцию – страна жила. Без управления государство существовать не может.

Страх был в 1937 году… Да, сначала боялись ЧК, потом ОГПУ, НКВД и КГБ, но сказать, что страна держалась на страхе, я не могу. Я хорошо помню 60-е и 70-е годы, не было в эти времена никакого страха.

– Как вы относитесь сегодня к главным действующим лицам истории тридцатилетней давности – Горбачёву, Ельцину, Кравчуку, Шушкевичу?

– В действиях Ельцина, мне кажется, превалировал мотив «жажды власти». Это проявлялось так откровенно, что вызывать уважение не может…

Кравчук по характеру был очень осторожным, конфликтов избегал, корректировал свою позицию, исходя из сложившейся обстановки. Шушкевич оказался заложником ситуации, которую создали Ельцин и Кравчук.

Про Горбачёва скажу так… Когда в 1985 году генеральный секретарь стал «говорить без бумажки», это вызвало в обществе эйфорию. На фоне предшественников он выглядел выигрышно. Но, когда оказалось, что говорит он много, а сказанное к реальной жизни отношения не имеет, это стало вызывать поначалу недоумение, а потом и разочарование. Сейчас я отношусь к нему нейтрально, но без пиетета.

– Как вы считаете, Горбачёв поступил правильно, когда ушёл, не сопротивляясь принятым в Беловежской Пуще решениям?

– Он поступил мудро. Сейчас звучат голоса, что он должен был арестовать собравшихся в Вискулях, но, я думаю, он просто не способен был этого сделать. Настроения в обществе сложились иные. Радикальные шаги могли привести к опасным последствиям. Горбачёв боялся Ельцина, у которого были очень сильные позиции. Ельцин опирался на поддержку общества. В России Ельцину рукоплескали, когда он ездил на троллейбусе по Москве, боролся с привилегиями; и, кстати, именно Ельцин призывал всех и вся: берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить. Всё это привело к развалу Советского Союза, но могло привести к ещё большей катастрофе – развалу России.

– Как вы считаете, выиграли республики СССР, получив независимость?

– Не думаю, что выиграли. Я был сторонником подготовки нового Союзного договора, видел в нём перспективу реализации независимости республик. Мы должны были определить, что кому принадлежит в экономическом плане, разделить политическую ответственность.

Можно было сохранить многие связи, сформировавшиеся за годы совместного сосуществования. Разделяясь, допустили много ошибок. Действовали по принципу «сначала разведёмся, а потом будем думать, как восстанавливать отношения». Такой подход оказался в корне неверным.